Школа корабелов

В училище был вывешен приказ о назначении Апацкого профессором математики и гидравлики, а копия приказа послана в адмиралтейств-коллегию. Здесь, однако, заметили, что лейтенант не имеет права занимать эту должность, так как не экзаменован в Академии. Завязалась усиленная переписка, в которую вмешалась Академия наук.

Директор училища доказывал, что Апацкий уже однажды экзаменован в морском кадетском корпусе и ему не обязательно снова проходить проверку. Ученые мужи с этим не соглашались и утверждали, что кадетский корпус не может дать профессорского звания, и должность дана Апацкому в нарушение всяких правил. Спор длился более трех месяцев, пока морской министр, по просьбе Гагарина, не прекратил его, действуя именем императора.

На учеников и учителей повышение Апацкого произвело удручающее впечатление. Его не любили все: одни — за жестокость, другие — за высокомерие, третьи — за показное всезнайство, прикрывающее невежество.

Лейтенант наглел с каждым днем. Возомнив себя инспектором классов, он без труда оттеснил тихого, погруженного в науку Ивана Петровича Гроздова и безраздельно распоряжался всеми делами. Издевательство над учителями, зверские расправы с учениками постоянно сопровождались его злобным криком: «Я из вас вышибу гурьевский дух! Все будете у меня по струнке ходить!»

Чтобы упрочить свое положение, Апацкий ввел строевые занятия. По задуманному им плану, это было одним из действенных средств повернуть училище в другое русло, придать ему характер захудалой военной школы, столь же далекой от высшего образования, как приходская школа от Академии. В новом расписании львиную долю учебного времени занимала шагистика, но вышибить гусиным шагом чувство любви и уважения к наукам, воспитанное Гурьевым в учениках, лейтенанту не удалось. Несмотря на усталость от муштры, они еще усерднее брались за книги и тетради.

Чем больше свирепствовал Апацкий, тем ожесточеннее становились воспитанники. Сплоченные ненавистью к нему, они противодействовали ему во всем. Пакостить ему сделалось всеобщей страстью. И каких только каверз не придумывали изобретательные подростки! Надевая шинель, лейтенант обнаруживал в ней несметное количество насекомых; поскользнувшись, он падал с лестницы, натертой жиром; стул, на который он садился, оказывался намазанным клеем либо краской; его чернильница кишела червями; из кивера ему пришлось вытряхивать, преодолевая отвращение, целый крысиный выводок; а однажды он вытащил из кармана мундира не то змею, не то ужа.

Нервы лейтенанта никогда не отличались крепостью, а сейчас были напряжены до предела. Малейший стук приводил его в трепет, у него пропал аппетит. Бессонница, которой он страдал с детства, усилилась, чередуясь с кошмарами, мучившими его каждую ночь. В минуты короткого сна Апацкий корчился, скрипел зубами, стонал и дико кричал, а когда просыпался от собственного крика, долго еще слышал иронический смех Наташи, пьяный лепет Редкозубова, торжествующий хохот Попова, спокойный, осуждающий голос Гурьева.

Утром лейтенант приходил в училище измученный, с желтым лицом, воспаленными глазами и выискивал жертву для расправы. Время от времени новоиспеченный «профессор» учинял массовые экзекуции, лихорадочно вглядываясь в лица воспитанников и рассчитывая найти в них чувство страха. Но чувство это лишь непомерно росло в нем самом. Явственнее слышались ему насмешки, все враждебнее и непокорнее казались глаза мальчиков, рассвеченные волчьими огоньками, все загадочнее становилась улыбка на губах у старших учеников.

Попова лейтенант избегал. Он еще не придумал, как отомстить ему, и не спешил с этим. Мысль, что соперник у него в руках, доставляла ему удовольствие. План мести должен быть четким и совершенно безопасным для самого Апацкого, — ведь молодой инженер отчаянно смел и надо держать себя с ним очень осторожно. Зато Гроздову лейтенант досаждал всячески. Молчаливый профессор терпеливо переносил оскорбления, а когда становилось невмоготу, скрывался в корабельной чертежной у Попова, куда Апацкий не смел входить.

Лейтенант не оставлял Гроздова и на уроках. Однажды Иван Петрович выводил на доске формулу дифференциального уравнения. Зашедший в класс Апацкий грубо оттолкнул его от доски и приказал ученикам по очереди повторить формулу.

Первый же воспитанник стер все с доски, постоял, подумал и растерянно уставился на лейтенанта.

— Господин профессор, я не понял, как она выводится. Не соблаговолите ли показать? — сказал он невинным тоном, протягивая Апацкому кусочек мела.

В классе раздался громкий хохот.

— Молчать! — багровея, зарычал Апацкий. — Ступай, скажи Мефодию, что я велел всыпать тебе пятьдесят розог.

— Помилуйте, господин профессор, за что? Нас учителя никогда не наказывали за то, что мы обращались к ним с вопросами, — послышался голос из задних рядов.

— Коли нас за каждый вопрос сечь будут, всю науку из нас вышибут.