Школа Лысой горы. Мой прекрасный директор

Прости, что не распознал своевременно твоих зарождающихся чувств, я слишком давно не ощущаю себя живым и отвык замечать тонкие нюансы в поведении людей. Когда некоторые дамы меня откровенно преследуют – я успешно скрываюсь, но настоящие чувства проморгал.

Мне бесконечно жаль, что невозможно обратить время вспять и переменить судьбу. Почти четыреста лет мне предстоит еще работать пограничником у перехода. Возможно, в далеком будущем мы переродимся в одно время и встретимся. Я даже позволю себе на это надеяться.

С искренним уважением,

ваш верный друг

Елисей Навь».

Не описать чувства Василисы после прочтения письма. Горе страшной потери, боль, ужас, сострадание – все смешалось в единый клубок. Ей не было нужды идти в музей Энска – она прекрасно помнила рассказ его смотрителя, и сейчас страдала так, словно ее любимый умер только что, в эту самую минуту, у нее на руках. Как бы подкинутые злой сторонней силой в мозгу вспыхивали видения его мученической смерти, и она не могла вытравить их из своего сознания. Василиса рыдала столь же безутешно, как плакала летом на могиле родителей. Уж лучше бы он был жив и женат на прекрасной русалке – она смирилась бы с этим и смогла бы радоваться его счастью. Но знать, что любимый обречен на века одиночества… И она ничем, совсем ничем не может ему помочь! Если весь мир паранормального и сказочного не способен обратить смерть вспять, то что может одна человечка?!

Не обращая внимания на ворчание дежурной медсестры, будучи не в силах заснуть, Василиса бродила по коридорам больницы, несчастная, как Кентервильское привидение.

Пожилая санитарка, в одиночку толкавшая вверх по пандусу с первого этажа на второй тяжеленную, доверху нагруженную чистым бельем тележку, ругалась на медбратьев, тихо напившихся в ночную смену и по этой причине не способных помочь ей с тяжелой работой. Василиса впряглась помогать. Они вдвоем, пыхтя от натуги, толкали тележку вверх. Мимо по ступенькам спускался широкоплечий, атлетического сложения молодой мужчина, уставившийся в планшет и не замечающий окружающих.

– Помогли бы бабам, молодой человек, – обратилась к нему санитарка, приостановившись на середине пандуса.

– Я не работник больницы, – ответил парень, с чистой совестью проходя дальше.

– Тьфу! Сочувствую я вам, молодым девкам, – где мужей брать будете? – проворчала санитарка, с новой силой пихая тележку. – Что за напасть в современном мире: как с виду нормальный мужик – так вечно одна только видимость, что мужик!

Василиса подавилась полустоном-полувсхлипом, помогла втащить тележку, бросилась бежать к своей палате, забилась в угол, прикусила кулак и тихо выла, изливая свое горе безучастной полной луне, светившей с черного звездного неба в окна больницы.

Эпилог

Сколько прошло времени, она не знала. Слезы кончились, сумбурные мысли наконец-то оставили многострадальную голову в одиночестве звенящей пустоты. В ночной тишине в сумочке Василисы вдруг раздалась трель мобильного телефона. Вытряхнув его на прикроватную тумбочку, Василиса секунду изумленно рассматривала мобильник, потом ответила на вызов:

– Слушаю вас, дорогие мои коллеги по ОМИИ ПАСК.

– Как вы догадались, что вас беспокоят именно сотрудники ОМИИ? – заинтересовался приятный женский голос.

– Это было несложно: вы звоните на выключенный, сломанный мобильник без аккумулятора и сим-карты, – ответила Василиса.

– О, извините, вы не отвечали по Apple.

– Оставила его дома.

– Я секретарь отдела кадров, скажите – вы планируете продолжать работать в нашей структуре? Если да, то напоминаю, что вам нельзя надолго отлучаться от места работы – это ослабляет защитное плетение Лысогорской области. Если желаете уволиться – я сей же миг пришлю вам заявление на расторжение договора.

– Я… я могу подумать до завтра? – спросила Василиса.

– Можете. Как надумаете – звоните по Apple, телефон секретариата есть в стандартных обязательных настройках любой модели.

Василиса свернулась клубочком на больничной постели. Завтра… она примет решение завтра… Решение, которое в любом случае не изменит главного – ее любимый, обожаемый директор воскреснуть уже не сможет. Любовь к призраку – это безумная утопия и бесконечная боль – боль длиною в жизнь.

Конец.