Школа на краю земли

Мои коллеги подсчитали, что в течение последних трех лет я выступал около 680 раз в более чем 270 городах от Майами до Лос-Анджелеса, от Анкориджа до Шревепорта. Но, несмотря на большой опыт выступлений, каждый раз, прибывая в новое место, я поражаюсь тому, как много людей жаждут услышать мои рассказы. Когда прошлым летом организаторы моей лекции в Северо-восточном университете в Бостоне узнали, сколько человек хотели послушать об открытии школ в Пакистане и Афганистане, они арендовали огромный хоккейный стадион, который заполнили 5600 зрителей. Неделей позже на баскетбольной арене в Мерфрисборо, штат Теннесси, собралось 9500 человек, и мою речь пришлось показывать на огромном экране.

Удивительно, неужели я тот самый парень, который когда-то был счастлив, что его слушает несколько скучающих посетителей магазинов одежды Patagonia и REI outlet? Больше, чем размер нынешней аудитории, меня, пожалуй, поражает ее искренняя заинтересованность.

Нередко люди проделывают путь в шесть, а то и в двенадцать часов, чтобы послушать мое выступление, а затем еще два часа стоят в очереди просто ради того, чтобы получить автограф на обложке книги «Три чашки чая».

Однако самым фантастическим я все-таки считаю то, что произошло в Дуранго тем сентябрьским днем 2008 года, о котором я рассказал чуть раньше.

Вечером того дня Бен Бернанке, глава Федеральной резервной системы, проинформировал членов комитета по финансовым услугам палаты представителей конгресса США, что состояние мировой экономики угрожающее и со дня на день может начаться обвал рынков. А в это время жители Дуранго, городка с населением 16 007 человек, передали Институту Центральной Азии чеки на общую сумму около 125 000 долларов. Джордж Бедекер, основатель обувного производства под маркой Crocs, пожертвовал пятьдесят тысяч.

Остальные деньги были пожертвованы обычными людьми, частными лицами, далекими от того, чтобы создавать собственные торговые марки и управлять большими корпорациями. Это домохозяйки, фермеры, продавцы, механики, студенты, учителя, сантехники, секретари, медсестры, пенсионеры. Это люди, которые знают цену копейке, которые во многом себя ограничивают и живут скромно, а не на широкую ногу. То есть самые обычные, ничем не примечательные люди, такие, как вы и я.

На мой взгляд, это само по себе что-то да значит. Но дальше – больше.

Вряд ли кто-то из присутствующих в тот день на презентации в Дуранго когда-либо бывал в Пакистане или Афганистане. Возможно, среди моих слушателей были мусульмане, но это лишь единицы. И маловероятно, что хоть один из этих людей сможет когда-либо увидеть своими глазами школы, книги, карандаши, учительскую зарплату – то есть все то, на что пойдут их деньги. Тем не менее они распахнули свои сердца навстречу моей просьбе и пожертвовали средства на наши проекты. Когда набирал обороты самый масштабный кризис со времен Великой депрессии и многие лидеры призывали нас действовать взвешенно и разумно, просчитывая все возможные риски, жители маленького городка в Колорадо ответили на призыв о помощи с той же готовностью, что и люди во многих других американских городках, где я побывал с начала всей этой эпопеи.

«Когда вы будете отдавать эти деньги ребятам на другом конце света, – говорил мне со слезами на глазах один местный бизнесмен, – просто скажите им, что средства собраны в маленьком городе среди гор Колорадо именно для того, чтобы их дочери могли пойти в школу».

И вот что вызывает у меня постоянное недоумение. Почему так много американцев искренне переживают за судьбу людей, живущих очень далеко от них? Мировые катаклизмы следуют один за другим, и почему гнев и страх уходят прочь, уступая место милосердию? И что такого привлекательного кроется в обещании дать детям, особенно девочкам, образование? Каким образом такая перспектива постоянно и зримо пробуждает все самое лучшее в нас?

* * *

Я застенчив, неловок, меня легко смутить, и к тому же я безнадежный интроверт. Говорю я тихо и нескладно, не люблю выступать перед большой аудиторией и позировать фотографам. А еще я терпеть не могу просить у людей деньги. Я мечтаю об уединенной жизни в тишине и покое и питаю отвращение к любым действиям, которые привлекают внимание окружающих. Даже эти страницы дались мне непросто: потребовались невероятные усилия моей жены Тары и редактора Пола Словака, чтобы заставить меня писать от первого лица. Это абсолютно не свойственный мне подход! Помню, что в детстве я категорически не желал играть никаких ролей в рождественских спектаклях, кроме бессловесных вола и осла.