Школа над морем

Смеясь, он быстро вскарабкался, на крутой берег и уже оттуда крикнул еще раз:

- Да, и поэтам ! И поэтам! Бувайте здоровеньки!

- А все-таки ты меня не поборол! – крикнул ему вдогонку Сашко.

На углу, там, где улица поворачивает налево и пересекается горной дорожкой вожатый Максим попрощался с ребятами и пошел по этой тропинке вверх.

Домик, в котором жил Максим Чепурной; стоял на краю Слободки, выше всех остальных домов. Он был выше не потому, что отличался от других большим количеством этажей, а потому, что был выстроен на самом высоком месте. Этажей же у этого домика было очень немного - всего только один.

На пороге сидела старая бабуся в очках. Она, наверное, давно уже ждала кого-то, и, когда месяц высоко поднялся над морем, старушка тревожно поднялась с порога и сделала несколько ко шагов вперед. Но знакомая фигура показалась на дорожке, и молодой голос спросил весело:

- Куда же это ты собралась, мама?

- Максим! А я уже хотела тебе навстречу итти.

- Вот как! А я и в самом деле запоздал сегодня. Да все с ребятами, мама.

Вожатый бережно обнял мать за плечи.

- Ну мама, вот все и объяснилось. Галина написала Сашку записку, а ее перехватил Олег. Помнишь, я говорил тебе, что они оба что-то скрывают. Ну вот, а теперь все ясно: записка.

И он со всеми подробностями стал рассказывать историю с запиской. И, разговаривая, тут же на крылечке разостлал холщевую скатерку и поставил на нее тарелку с вареной рыбой и пирожками.

- Садись, мама, будем ужинать. Тут, на свежем воздухе, вкуснее будет.

Он быстро ел, поглядывая на мать и посмеиваясь:

- Ну и проголодался же я!

- Только бы они исправились! - вздохнула мать, как будто речь шла о ее собственных детях.

- Ну а как же! - ответил Максим. - Обязательно! А ты что об этом думаешь, мама?

В вопросе промелькнула тревога. Как живые, встали в воображении Максима лица Олега и Галины Кукобы.

- Что ты думаешь, мама?

- Да кто ж его знает! Поговорка говорит, что горбатого только могила исправит. А я думаю, если хорошие дети, так это им даром не пройдет.

Старушка закашлялась. Максим тревожно посмотрел на нее и, бросившись в комнату, вынес оттуда теплый платок. Он накинул платок матери на плечи и, усевшись рядом, обнял старуху.

- Да нет, это не простуда. Это, сынку, старость. А разве старость идет с добром? Она или с кашлем или с горбом. Сколько это лет мы с тобою в вожатых?

- Да уж третий год пошел, мама.

- Много у нас работы в этом году! А сказки сегодня будешь слушать?

- Да ты, верно, устала, мама!

- Пойдем в хату. Одну, так и быть, расскажу!

Месяц уже зацепился своим боком за верхушку самого высокого тополя в школьном саду, когда Олег Башмачный возвращался домой. Он уже и не думал о своей борьбе с Сашком, бывшей всего лишь за полчаса до этого – мысли у Олега сейчас были о другом. Итак, в пещере под камнем лежит револьвер. Настоящий боевой браунинг. Уж что-что, а в системе оружия Башмачный не ошибется. Он знает и наган, и маузер, и браунинг. Знает он также и автомобильные марки: «ГАЗ», «Форд», «ЗИС». Недаром же Олег так хвастается своей дружбой с красными командирами и с шоферами райсовета.

Вот об этом спрятанном браунинге и думает, возвращаясь, Олег. Сейчас уже не до хвастовства. Сейчас надо итти в пещеру, брать браунинг и нести его Василию Васильевичу. Мальчик решительно завернул в улицу, идущую в горы. Наверху, в домике, где жил вожатый, горел огонь.

«Уж не рассказать ли сначала обо всем Максиму?» подумал Олег. И быстро зашагал по тропинке в гору.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ, про бурю на море, про незнакомца, про исчезнувший браунинг

Солнце припекало, как летом, и море, похожее на искрометный сапфировый ковер, чуть-чуть дышало, спокойное, убаюканное горячим солнечным светом. Все предвещало прекрасную погоду, но дед Савелий, провожал утром дочку на море, посмотрел на небо и сказал:

- Ну и духота! Дождь будет, га? Слышу, слышу! Да еще какой дождь! Гроза!

Дед Савелий Чайка не ошибся. Перед заходом солнца на горизонте стали собираться тучи. Тучи росли, закрывая вечернее солнце, И только там, где оно опустилось, еще долго дрожали и светились огненные, розовые, зеленые, оранжевые полосы. Последние зеленоватые лучи как будто не хотели умирать. Они вырывались из черных облаков, высоко взметнувшись в небо. Но тучи поднимались все выше и выше, густой ватой висели над морем. Последние лучи заката побледнели и незаметно растаяли.

Ночь подходила черная, лохматая. В полночь, будто сорвавшись с цепи, рванулся «широкий» и погнал на берег высокие буруны. Море заревело, запенилось. Где-то далеко, на самом горизонте, блеснул луч прожектора со сторожевого катера, но и этот луч захлестнули разозленные волны и непроглядная ночь.