Школа обольщения

— Не только. Рано или поздно это произошло бы, даже если бы не существовало Мелани. Ты не давал Хэрриет то, чего она ждет от мужчины, от любого мужчины, с кем имеет дело.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, Вэл. Я всегда уважал ее, все ее уважают, делал для нее все, на что способен, и она это знала.

— А ты боялся ее?

— Конечно, нет!

— Увы… — тихо произнесла она, ставя точку на его дальнейших расспросах и, как говорят француженки, одержав убедительную победу, не требующую подтверждений.

— Есть что-то еще… что-то странное было в голосе Мелани, когда она говорила по телефону, — наконец пробормотал он, нарушив воцарившееся молчание. Боль сделала его смиренным и пристыженным. — Она не сказала, как обстоят дела, сообщила лишь, что много работает, но было похоже, что она гораздо дальше, чем за три тысячи миль. Интересно, какую грязную ложь эта старая сука… — Он запнулся, заметив выражение жалости и одновременно недоверия, отразившееся на разумном личике Вэлентайн. — Ты ведь не думаешь, что все дело в этом, правда? Ты считаешь, что здесь нечто другое. Тогда что? Скажи мне — что?

Он не мог забыть тот свой последний вечер с Мелани, ему казалось, что он сумел наконец раскрыть ее тайну, которая поможет заставить ее окончательно принадлежать ему. Но, говоря с ним по телефону издалека, она по-прежнему была такой же уклончивой и далекой, как всегда.

— Эллиот, меня не касается, что происходит между тобой и Мелани. Может быть, она сыта этим по горло. Давай лучше откроем бутылку вина, а я разогрею…

— Господи, Вэл! Ты мне напоминаешь анекдот о матери, сын которой вполз в дом, истекая кровью от пяти огнестрельных ран. «Сначала поешь, потом поговорим», — сказала она ему. А теперь прекрати меня пичкать едой и скажи вразумительно, что ты думаешь о Мелани. Я всегда вижу, когда ты врешь, поэтому не пытайся отвертеться. Это и тебя касается — ты мой единственный друг.

— А для чего нужны друзья? — насмешливо проговорила Вэлентайн, пытаясь тем временем оттянуть ответ и подыскать нужные слова.

— Скажи! — умолял он. — Как ты думаешь, что случилось… просто что ты предполагаешь… я не обижусь… но кто-то должен поговорить со мной.

— Эллиот, я не думаю, что это связано с тобой. Мне кажется, Мелани хочет чего-то такого, что ты не можешь ей дать. Я так подумала в первый же день, как увидела ее. Она несчастлива — даже ты не сделал ее счастливой. Нет, не перебивай. Ты сделал бы ее счастливой, если бы это было в человеческих силах, но ей нужен не мужчина. И не женщина. И вообще не какой-то другой человек, а что-то еще.

— Все ясно, она тебе просто не очень нравится, — отрезал Спайдер, едва сдерживая негодование.

— Может быть, Колетт была права: «Чрезмерная красота не вызывает симпатии».

— Колетт!

Не обращая на него внимания, Вэлентайн продолжала:

— Может быть, все просто, и за этим стоит ваша обычная американская фантазия — стать кинозвездой. Почему она уехала так быстро? Ведь ей пришлось отменить съемки, расписанные на неделю. Почему ты думаешь, что Мелани не страдает теми же амбициями, что и остальные десять миллионов американских девушек? Она достаточно красива…

— Достаточно! — взбесился он.

— Более, более чем достаточно. Странно, не правда ли, что случайная малость, такая малость делает лицо значительным. Вдумайся в это, Эллиот. У нее два глаза, нос и рот, как у всех остальных. Все дело в пропорциях, соразмерности — такая малая толика волшебства дает такую огромную разницу. Должна сказать, Эллиот, что, по-моему, трудно понять — почему эти мелочи, эта малость необычного в чертах лица так важны для тебя, из всех мужчин именно для тебя. Как она, наверное, гордится, что ей не нужно никого очаровывать. Ты с ней расслабился хоть раз? Она любила тебя так, как ты ее? Она защищала тебя, согревала, оберегала от страданий? — Вэлентайн отвернулась: у нее недоставало сил видеть, что ему нечего сказать. Это было видно по его лицу. Однако она решила высказать ему все до конца, все, о чем давно передумала: — Я видела, как восхищает тебя ее тайна. По-моему, самая большая тайна скрыта там, где больше всего… пустоты. И наоборот, человек, полный жизни, не бывает таинственным. Если бы Гарбо было что сказать, она была бы обычной женщиной.

— Господи! Проклятая бесстрастная всезнающая француженка. Как тебе удается так препарировать чувства? Сразу видно, ты никогда не была влюблена.

— Может быть, да, а может, и нет. Я не уверена. А теперь, пропади все пропадом, давай поедим. Ты можешь умирать с голоду по причине неразделенной любви, но я, черт возьми, не собираюсь.

Вэлентайн налила им обоим вина и наблюдала, как он пьет, суровая, точно мать-ястребиха, взирающая на своего птенца. В ее сердце зрело острое желание, поднималась мольба — совершенно бескорыстная, — чтобы эта избалованная пустышка Мелани стала величайшей кинозвездой в мире.

* * *