Юридическая фирма «Страссбергер, Липкин и Хиллмэн» занимала два этажа в одной из недавно построенных башен Сенчури-Сити, тех стеклянных монстров-близнецов, при виде которых жители Беверли-Хиллз, проезжая по бульвару Санта-Моника, качали головами и вспоминали о землетрясениях и Судном дне. Фирма, пользовавшаяся мировой известностью и считавшаяся одной из самых могущественных юридических контор Лос-Анджелеса (где, как и во многих больших городах, юридические фирмы, подобно сельским клубам, бывают либо еврейскими, либо целиком нееврейскими) была отделана художником, который, похоже, стремился заверить клиентов, что, если в случае землетрясения они окажутся загнанными в ловушку на двадцатом или двадцать первом этаже, то по крайней мере погибнут с блеском и даже с великолепием.
Выйдя из лифта, Вэлентайн и Спайдер очутились среди обилия ореховой и палисандровой мебели, толстых новомодных паласов и тонких старых ковров, свежих цветов, среди которых был расставлен неподдельный антиквариат. Их встретила и неподдельная улыбка секретарши. По-настоящему доброжелательная и очаровательная секретарша на любой фирме Лос-Анджелеса является верным признаком конторы высокого класса. Личный юрист Билли Айкхорн — Джошуа Исайя Хиллмэн, назначил им встречу для подписания контрактов.
Хотя основная работа с юридическими документами «Айкхорн Энтерпрайзиз» по-прежнему велась в Нью-Йорке, Билли после смерти Эллиса все больше полагалась на своего юриста Джоша Хиллмэна. Его нынешние обязанности в основном заключались в проверке деятельности нью-йоркских адвокатов. Пока Эллис был жив, Билли просто подписывала необходимые бумаги, не вникая в их смысл. Хотя Эллис уже не мог дать ей совет, она все равно чувствовала себя под его защитой. Такое неестественное положение дел сохранялось до тех пор, пока она не стала обладательницей контрольного пакета, унаследовав акции Эллиса. Ныне Билли полагала, что не следует ставить свою подпись, не поручив опытному адвокату предварительно разобраться в проблеме. Вскоре Джош Хиллмэн обнаружил, что дела миссис Айкхорн отнимают половину его времени; несколько лучших адвокатов фирмы занимались только тем, что проверяли ее дела и докладывали ему. Пропорционально росли и выплачиваемые ею гонорары. От такого положения никто не страдал, не возражали даже нью-йоркские юристы Билли, потому что Джош Хиллмэн слыл блестящим законником. Его советы срабатывали безотказно. Он защищал интересы Билли и при этом никогда не пытался задним числом изменить их совместные решения, даже если получал большую информацию.
В свои сорок два года Джош Хиллмэн реализовал все то, чего можно ожидать от повзрослевшего вундеркинда: достиг вершин профессии, перед ним открывалось необозримое будущее. Он вырос на авеню Ферфакс, в сердце еврейского квартала Лос-Анджелеса, единственный сын раввина маленькой обшарпанной синагоги. В два с половиной года он научился читать; в четырнадцать с половиной получил стипендию в Гарварде; в восемнадцать с половиной окончил его с отличием; в двадцать один с половиной окончил Гарвардскую юридическую школу, будучи редактором «Гарвард Ло ревью», — должность, к которой стремятся и получить которую не проще, чем место редактора в «Нью-Йорк тайме».
По традиции после достижения таких успехов он должен был стать клерком у члена Верховного суда США и мечтать о далеком дне, когда, лет через сорок, спустя годы все более блестящей юридической работы, он займет место своего патрона.
Но Джош Хиллмэн не любил неравных условий; в Верховном суде никогда не было более одного судьи-еврея одновременно, а члены Верховного суда отличаются редким долгожительством, в этом с ними могут сравниться лишь вдовы богачей.
После семи лет существования на стипендию у него появился серьезный интерес к зарабатыванию денег. За это время он лишь дважды сумел съездить на каникулы домой к родителям, все еще жившим на авеню Ферфакс. За лето он зарабатывал достаточно денег, чтобы одеться, постричься и купить билеты на самолет в оба конца. Он почти не вкусил обычной студенческой жизни Гарварда, потому что не мог себе позволить эту роскошь, и если учеба в юридической школе имеет какие-то веселые стороны, то он о них не подозревал. В 1957 году он устроился в фирму «Страссбергер и Липкин», и сейчас, двадцать лет спустя, он хотя и оставался младшим по возрасту партнером, но в смысле реальной власти являлся старшим.
Он был серьезным человеком и считал, что романы придумали в Средние века, чтобы чем-то занять придворных дам, остававшихся дома во время крестовых походов. Ему нравился секс, но он не видел причин уделять ему слишком много внимания. Он ощущал превосходство над мужчинами своего возраста, которые разводятся ради забавы — только потому, что их жены надоели им в постели, а потом начинают валять дурака с молоденькими девочками. Не стоит оно того! Ему жена тоже надоела чуть ли не с самого начала, но разве это повод к любовным интрижкам? Для серьезного человека — нет.