Школа обольщения

— Вэл, дорогая, постарайся понять. Некоторых киска оцарапала с самого рождения, с кем-то это случается в жизни позже, с кем-то никогда. Я с детства был кум королю, я никогда не знал, что это такое, когда женщина выпускает коготки, пока не встретил Хэрриет Топпинхэм. А когда я не дал ей позабавиться, она меня уничтожила. («Он не упомянул Мелани Адамс», — подумала Вэлентайн.) У Билли Айкхорн есть все задатки самой когтистой в мире киски, если она ею уже не стала. Я не дам ей царапаться. Это вопрос не только гордости или отмщения. «Тебе это даром не пройдет». Это затрагивает самую глубинность моего существа. Для меня ни работа, ни контракт, ни успех не значат ничего, если придется иметь дело с царапающейся хозяйкой.

— Я тебя понимаю, Эллиот. Но это значит, ты вынужден будешь противостоять ей, постоянно будешь с ней в контрах, станешь оспаривать все, что она делает, и выводить ее из себя, ведь так?

— Нет. Однако ты права: для первого дня я слишком переборщил.

— А если это случится и во второй, и в третий день? Эллиот, она так богата!

— Если начнешь думать о ее деньгах, детка, ты погибла. Ты не сможешь общаться с ней как с человеком. Не сможешь говорить с ней прямо, ибо перестанешь иметь дело с реальным человеком. Да, она очень, очень богата, она построила себе магазин, который, может быть, никогда не вылезет из долгов, как бы мы ни пахали, и она уверяет себя, что она — творческая личность, и по-королевски правит своими рыцарями, словно Мария-Антуанетта своей молочницей. Но она не Голда Меир, не Барбара Джордан, не королева Елизавета и не мадам Кюри. Если ты начнешь подсчитывать ее доходы, это парализует твое воображение, ибо это все равно что представлять, как далеко от нас до ближайшей звезды или как мала Земля в объятиях Млечного Пути. Билли Айкхорн — человеческое существо женского рода. Она какает, она трахается, она писает, она пукает, она ест, она плачет, у нее есть эмоции, она сердится, волнуется из-за того, что стареет, она — женщина, Вэлентайн, и, если я хоть на минуту забуду об этом, я не смогу иметь с ней дело. И ты тоже.

— Да, Эллиот, и она не Жанна д'Арк, и не мадам Шанель, и не Джерри Статц, и даже не Соня Рикель, и… я просто идиотка! — Былая растерянность Вэлентайн испарилась. В ее глазах снова зажегся огонек. Она выскользнула из кресла и быстрым движением распахнула дверь. — Спасибо тебе, Эллиот, что не теряешь головы. Теперь давай немного поспим. Завтра у аферистов великий день.

— И ты даже не поцелуешь меня на ночь, партнерша?

Вэлентайн взглянула на него, и к ней вернулась ее обычная подозрительность в отношении ее чрезмерно ветреного друга. Она знала, что после Мелани у него не было женщин. Она грациозно протянула ему руку для поцелуя и выскочила в коридор, шепча слова, которые французские матери говорят детям, укладывая их спать: «Dors bien, et fais des bons reves» — «Спи спокойно, и сладких тебе снов».

* * *

Билли Айкхорн легла спать сравнительно рано и, проснувшись в пять утра, поняла, что совершила ошибку. Она пробудилась внезапно, с отвратительным ощущением, будто что-то идет не так, и, лишь свернувшись в постели поудобнее, поняла, в чем дело, что гложет ее изо дня в день уже почти год. «Магазин грез»! Если бы она могла пожелать и он исчез, испарился, превратился в облачко пыли, она бы так и сделала.