Полуденные встречи в купальне продолжались, и Билли чувствовала, что все больше меняется. Она и не подозревала, какой смелой и напористой стала в отношениях с мужчиной. Кроме двух случаев в ее жизни, когда ей пришлось самой проявить инициативу, — первый раз она пересекла коридор там, в отеле на Барбадосе, второй раз была активна при первой встрече с Джейком, — она всегда считала, что мужчина должен добиваться женщины, демонстрировать желание, возбуждать пассивную, соблазнительную женщину. Теперь ее увлекло незнакомое, почти мучительное наслаждение пребывать в роли ищущей, требующей, ей хотелось исследовать, экспериментировать. Когда Джейк приходил в купальню, она всегда была уже там, томясь желанием. Ранней осенью, когда он вдруг начал опаздывать — сначала на полчаса, потом на час, — она поняла, что ожидание и неопределенность ранят больнее, чем твердое знание того, что он не придет. У него всегда находились правдоподобные объяснения, но она не верила им. Она начала подозревать, что он упивается своей властью над ней, зная наверняка, что она ждет, возбужденная до неистовства, эта добровольная затворница, пленница, алчущая животного облегчения, которое мог принести только он. Она пользовалась им с самого начала. Теперь он старался отыграться. Она убедилась в этом в тот день, когда он не пришел совсем, объяснив затем, что заснул на солнце. Пылая от затаенного гнева, разъяренная и униженная, но зажатая тисками своей же навязчивой потребности в нем, не в силах ничего поделать, Билли повысила ему жалованье на тысячу долларов в месяц.
Ее беспрестанно глодала жажда по телу Джейка. По утрам, когда он проходил по коридорам, она провожала его взглядом из-под опущенных век, воображая подробности следующей встречи. Если он тоже находился среди медбратьев, когда она ужинала с ними тремя, она была не в состоянии проглотить кусок и лишь смотрела на его руки, думая о том, что эти руки способны проделать с ней. Однажды утром, в понедельник, после того, как он где-то на свободе провел выходные, она остановила его у дверей своей комнаты, схватив за запястье. Втянув его в комнату, она заперла дверь, расстегнула ему брюки, достала пенис и, словно обезумев, рукой возбудила его. Она принялась тереться об него, пока не кончила, даже не скинув ночной рубашки. Оба, будто подростки, стояли, задыхаясь, прислонясь к стене. В другой раз, когда он дежурил в дневные часы, она перехватила его после ужина и утащила в ванную для гостей на первый этаж особняка. Скинув колготки и трусики, она села на крышку унитаза, потянула его за руку, чтобы он встал на колени, своими руками сунула его голову себе между ног и подставила свой ноющий, влажный орган к его губам. Языком он довел ее до быстрого, острого оргазма, но почему-то ей показалось этого мало. Она поставила его перед собой, не вставая, взяла его пенис в рот и начала трудиться: весь мир для нее сконцентрировался в частичке плоти, на которую она набросилась с такой жаждой, с такой страстью. Когда он выскользнул за дверь, она еще почти час сидела в ванной, взволнованная и все еще неудовлетворенная. Билли понимала, что теряет контроль над собой. Кто-нибудь из слуг, сновавших по дому, мог заметить либо их исчезновение в спальне, либо их совместное присутствие в ванной сегодня вечером.
В начале ноября погода в один день переменилась. Долгая жаркая весна, лето и осень определенно пролетели. В Южную Калифорнию пришла необычайно дождливая зима, которая в любом другом месте показалась бы лишь удручающе сырой осенью, но здесь, когда температура упала, стало невозможно проводить дольше дни напролет в неотапливаемой купальне, скрытой в конце аллеи, где с деревьев текли ручьи. Билли сообразила, что до прихода настоящей весны, которая наступит не раньше апреля, месяцев через шесть, ей придется искать другое убежище для своей тайной жизни.