Нет, наверно, не притворялись: когда им эти премудрости растолковывали, я боролся за сохранение семьи.
— Ну хорошо, — расстроено сказал я. — Ты, Малинин, я — вот уже трое. А всего сколько?
— Не спеши. Всех увидишь. Здесь друг от друга не спрячешься.
— А что, у вас строго?
Соня нахмурилась:
— В каком смысле строго?
Я не упустил случая:
— Ты же мысли читать умеешь.
— Много чести, — насмешливо проговорила Соня. — Очень надо мне тебя все время прослушивать. Да ты и сам не понимаешь, о чем спрашиваешь.
Я обиделся:
— Понимаю, почему же? Я хочу спросить, какие тут порядки. На каникулы отпускают?
— Только приехал — и уже о каникулах думаешь.
— Ну, а письма можно?
— Конечно, можно. Только я никому не пишу.
Соня поднялась.
— Ладно, заболталась я с тобой. Ритка, пошли.
Я оглянулся: что за дела? Какая еще Ритка?
Но за спиной у меня никого не было.
— Пошли, я же тебя слышу, — сказала Соня, глядя в угол. — Дай человеку отдохнуть.
Молчание.
— Кошка? — с надеждой спросил я.
— Не кошка, а Черепашка, — сказала Соня и, схватив со стола какой-то блокнот, кинула его в стенку. — Вот тебе, бессовестная!
— Сама бессовестная! — пискнули в углу, и дверь, приоткрывшись, с силой захлопнулась.
"Так, — подумал я. — Говорящая черепашка. Час от часу не легче. Значит, там, в саду, со стрекозой мне ничего не почудилось".
— Черепашка, — повторил я. — А почему Ритка? Это вы ее так зовете?
Соня посмотрела на меня и засмеялась.
— Да это Ритка и есть. Ритка Нечаева по прозвищу Черепашка. А не наоборот.
Я смутился:
— И давно она здесь сидит?
Еще не хватало, чтобы какая-то Ритка Нечаева увидела, как я пл!чу.
— Не волнуйся, — успокоила меня Соня, — мы с ней вместе пришли. Любопытная очень.
— А ты что, ее слышишь?
— Так она ж блокироваться не умеет. Кстати, поздравляю: ты ей понравился.
Я смутился еще больше.
— Ну, а вообще-то как?… Хорошие ребята?
— Одарёныши, — ответила Соня. — Ладно, я пошла. Перестало болеть?
— Перестало. Тебе бы медсестрой работать.
— Врешь, не перестало. Ну, пока.
— Подожди! — крикнул я ей вдогонку. — А зачем вообще всё это нужно?
— Ну и каша у тебя в голове! Совершенно не умеешь думать, — сказала Соня, стоя уже в дверях. — Что нужно? Кому нужно?
— Например, Иванову.
— Так и говори. Не знаю я, зачем это ему нужно. Школа экспериментальная, единственная в России.
— А может, и в мире, — сказал я.
— А может, и в мире, — согласилась Соня.
17
Оставшись один, я обследовал все углы комнаты, попинал ногой пустоту между шкафом и дверью, пошарил за занавеской и в ванной: мало ли чего можно здесь ожидать. Человек, к примеру, переодеваться задумал, а в углу наблюдатели сидят.
Вроде бы никого постороннего не осталось.
Потом я подошел к письменному столу.
На столе лежало мое расписание, именно мое, персональное, а чтоб не было сомнений — над рамочкой написано:
Очень озадачило меня мое расписание.
Озадачило и расстроило: космосом от него и не пахло. Не было никаких космических дисциплин типа ракетостроения или хотя бы астрономии.
Ну, допустим, АТ — это и есть та самая аутогенная тренировка.
Спецкурс — дело важное, нет возражений.
Но где литература, история, география? Где, в конце концов, иностранные языки?
И зачем так много математики? Это ж шерстью можно обрасти.
Уроки с восьми до двух и с четырех до семи — ладно, стерпим.
Но простите за глупый вопрос: по субботам-воскресеньям здесь тоже учатся? Да еще, наверно, задания на дом дают опупенные. Каторга, а не жизнь.
Спасибо хоть, что в воскресенье без математики обошлись.
Да, но почему я решил, что это воскресенье?
День, свободный от математики, был по счету восьмым.
Я пересчитал еще раз — точно, восьмым.
Может, опечатка, а может специально, чтобы сбить переростка с панталыка.
Чтоб мозги у него юзом пошли.
Ну, тогда, мужики, вы своего добились.
18
Тут за окном у меня что-то мелькнуло.
Если птица — то очень большая. Гриф или кондор, никак не иначе.
А может быть, птеродактиль.
Я посмотрел в окно — и ахнул.
Высоко над пальмами летали две человеческие фигурки: белобрысый мальчишка и рыжая девчонка, оба с развевающимися волосами, оба в синих тренировочных костюмах.
Плавая в воздухе, они выделывали хитрые штуки: вертелись в сальто, ловили друг друга за руки, как в цирке.
Но никаких тросов и перекладин не было видно.
Просто они летали.
Ничего удивительного.
Почему ребятишкам не полетать — если есть желание и свободное время?
Я вздохнул, отошел от окна и лег на постель.
Тут над ухом у меня раздался леденящий вой, и скрипучий голос произнес:
— Вы-ы-пустите меня отсюда!..