Школа одаренных переростков

Соня молчала.

— Во психопатка!

— С тобой опасно разговаривать, — сказала она.

Я обиделся:

— Да говорят тебе, я не докладывал. Они сами…

— В том-то и дело.

Я задумался. Действительно, я не могу скрывать свои мысли. Для анонимов я прозрачный насквозь. Значит, мне нельзя доверять секреты.

Да, но какие секреты могут быть у этой девчонки?

— Послушай! — Соня схватила меня за рукав и подтянула к себе поближе. — Сейчас выйдет Николаев. Быстро повторяй в уме какие-нибудь два слова и ни о чем больше не думай…

— а о чем я должен не думать?

— О Господи! — Соня оглянулась на дверь. — Я же сказала тебе, как мы их дразним. Теперь сама жалею. Повторяй что угодно. И не думай об анонимах.

— Ладно уж… — согласился я.

24

Тут дверь учительской бесшумно отъехала, и в коридор вышел Николаев.

— А, черная молния! — весело сказал он Соне. — За взбучкой пришла? Ступай, тебя ждут.

Соня тревожно взглянула на меня и вошла в учительскую.

— Пойдем, Алексей, — позвал меня Николаев.

Мы двинулись по коридору.

Николаев шел быстро, но очень мелкими, семенящими шажками, я никак не мог подладиться под его походку.

Вдруг он остановился так резко, что я чуть не налетел на него, и строго сказал:

— Не делай больше этого, слышишь? Это опасно. Это может плохо кончиться.

Я растерялся:

— А что я такого делаю?

— Ты повторяешь про себя ерунду: "Шпионские задания, домашние анонимы…" Без коллеги Петрова не смей учиться блокировке, иначе сломаешь себе голову.

Я, собственно, хотел забыть об анонимах и думать только о домашних заданиях: задают их здесь или не задают. Но, видимо, одного хотения было мало.

Николаев посмотрел на меня, склонив голову набок:

— Чудак, мы давно уже знаем, что ребята нас дразнят «анонимы». А что касается домашних заданий, то все твои тревоги напрасны. Заданий на дом у нас не задают. Нельзя учиться думать по заданию.

25

Я ожидал увидеть в классе телевизоры, компьютеры, на худой конец магнитофоны, но ничего этого не было.

Более того: в комнате с глухими светло-зелеными стенами не было даже доски.

В центре класса стояли четыре парты, покрытые черным пластиком, а возле передней стены — учительская кафедра ярко-оранжевого цвета.

Дверь задвинулась, мы сели.

На своей парте я увидел плотный лист глянцевитой белой бумаги и стеклянный карандаш без стержня.

Я попытался передвинуть лист — он лежал как приклеенный.

Взял карандаш и черкнул им по листу — на нем появилась и замерцала голубая светящаяся линия.

Я испугался: а вдруг я что-нибудь испортил? Но догадался сразу: надо провести по линии тупым концом карандаша. Линия погасла.

— Молодец, быстро освоил, — похвалил меня Николаев. — А ты рожицу нарисуй, не стесняйся. Все так делают.

Вместо рожицы я нарисовал самолет. Вышел кривоватый, но довольно красивый.

— Орел, не иначе, — сказал Николаев. — Только беременный.

Я приподнялся и увидел, что у него на кафедре лежит точно такой же лист бумаги и на нем светится контур моего самолета.

— Боевая машина? — осведомился мой учитель. — Истребитель-бомбардировщик?

Я кивнул.

— Ох, уж эти мне юные милитаристы. Что бомбить собираешься? Не нашу ли школу?

— Нет, зачем… — пробормотал я, хотя имелась и такая мыслишка: а выдержит ли купол прямое попадание?

— Подожди, не стирай, — проговорил Николаев. — Крылья плохо отцентрованы. Они отвалятся в воздухе. Надо так…

Поверх моих дрожащих голубых линий загорелись пряменькие, розовые.

Получился настоящий чертеж.

— А стабилизатор, прости меня, просто нелеп. Он совсем от другой машины. Понял?

Мое голубое страшилище погасло, остался лишь изящный самолетик, нарисованный огненно-розовым.

— Запомни линии, — сказал Николаев.

Рисунок исчез.

— А теперь сделай по памяти то же самое.

Я старательно принялся рисовать. Всякий раз, когда мой карандаш отклонялся, на этом месте повторялась розовая линия.

— Видишь? — сказал Николаев. — Я задал программу, а ты ей не следуешь.

С третьего раза у меня получилось.

— Хорошо, — сказал Николаев, и самолетик погас. — Побаловались — и хватит. Ты ошибаешься: у нас не урок черчения. Мы осваивали учебную технику. Начнем с математики.

И Николаев начал быстро и толково объяснять мне самые азы — то, что известно каждому третьекласснику.

Я немного расстроился, но решил потерпеть.

Объясняя, Николаев не задавал вопросов, он только негромко приговаривал:

— Это понятно. Это тоже понятно… — На моем листе вспыхивали и исчезали ряды красных цифр. — Нет, нет, тут ты путаешь. Смотри сюда… Ясно, да не совсем. Еще раз смотри… Э, голубчик, да ты и в таблице умножения не силен. Знал, но забыл… Ага, вот теперь зацепилось. Тяни, тяни ниточку.

Написанное им исчезло, и в верхней части листа вспыхнул пример.

Я принялся решать его, попутно размышляя, что при такой-то технике можно вовсе обойтись без учителя.

— Отвлекаешься, — недовольно сказал Николаев. — И вот пожалуйста…

Написанная мною семерка начала пугающе расти, толстеть, наливаться ярким красным светом. Я поспешно написал на ее месте девятку. Всё стало нормально.