Школа опричников

Три дня меня не трогают. 19 мая опять вызов. Являюсь. За столом особого уполномоченного сидит читателю уже известный младший лейтенант государственной безопасности Яневич.

– А! Кажется, уже знакомы?

– Садитесь и рассказывайте правду. Я вам, товарищ Бражнев, о прошлом напоминать не буду. Практику вы, наверно, помните?

– Да, помню.

– Ну вот, теперь мы с вами вдвоем. Курсантов ваших с вами нет, и я думаю, что на меня никто не набросится. Вы обвиняетесь… – он сделал паузу, – вы знаете, в чем вы обвиняетесь?

– Нет.

– В связи с контрреволюционером. Вы помогли ему – прямо или косвенно. Вы выдали паспорт, кому?

– О ком вы говорите, товарищ младший лейтенант?

– Вы знаете, о ком… И мы его нашли.

«Врешь, – думаю, – подлец! По глазам вижу…»

– На каком основании вы дали распоряжение прописать его, а потом выдать пятилетний паспорт? – называет фамилию дяди.

– На том основании, что у человека были похищены документы в дороге и отказать ему – это значит послать на преступление. В советском кодексе говорится: «Не тот преступник, кто сделал преступление, а тот, кто толкнул его на путь преступления».

– Да, я знаю, что вы грамотны, но ваш номер не пройдет, и вы ответите по всей строгости революционного закона… Так вы не хотите признаться?

ВОЕННЫЙ ТРИБУНАЛ

На 2 июня, в 9.00, мне назначен суд. Прибыл. Примерно через час суд сделал перерыв. Все выходят во двор. Впереди идет председатель суда Мироненко, за ним заседатель из работников НКВД, потом второй заседатель с прокурором. Я плетусь за прокурором и вдруг слышу разговор. Прокурор говорит заседателю: «Надо припаять хорошенько»… Услышав эти слова, я останавливаю их и говорю: «Как же так? Вы же знаете, товарищ прокурор, что по советским законам суд подчиняется только закону. Какое же вы имеете право влиять на заседателя военного трибунала? Я не доверяю данному составу военного трибунала, так как вы, государственный обвинитель, влияете на судей».

– Ах, вы столь грамотны? Хорошо, поговорим позже.

После перерыва прокурор просит слово.

– Я получил дополнительные материалы по обвинению Бражнева, – заявляет он, хотя никаких дополнительных материалов не было. – Прошу суд отложить и, чтобы не помешать ходу следствия, Бражнева необходимо изолировать.

Трибунал согласился. Я был арестован и «черным вороном» доставлен в харьковскую тюрьму, находящуюся на Холодной Горе.

Ровно в половине двенадцатого меня завели в так называемую этапку. Поставив меня лицом к стене, начальник конвоя доложил обо мне начальнику этапа.

– Ага, значит наш бывший? – говорит начальник этапки.

Он подходит ко мне, берет меня за плечи и поворачивает:

– Ну, что же ты?.. Тебе форму доверили, а ты опозорил ее, да и не только опозорил, а смазал честь чекиста. С врагами спутался. Они нашу кровь сосут, а ты им задумал помогать. Да что тебя агитировать? Подними руки вверх. Дай-ка я тебе сделаю шмон.

Перещупав до единого рубца мою одежду, он взялся за туфли.

– Туфли-то хорошие, но им сейчас хана.

Он возвратил мне туфли с оторванными подошвами и без каблуков.

– На тебе твои туфли, да тут тебе ходить некуда. Хорош будешь и в этих. Отведите его, – обратился он к рядовому.

Солдат меня повел по коридору.

– Куда же теперь, гражданин начальник? – спросил я солдата.

– В общую этапную.

Я вошел в общую этапную комнату. На полу, у стен, сидело человек 40 арестованных, середина комнаты была свободна от людей, завалена мусором и оплевана сплошь. Несколько человек поднялись. Подошли ко мне.

– Ну, за что попал, браток?

– За халатность. Кобылу украл, а кнут забыл. Догнали проклятые.

– Свой в доску. Закурить есть?

***

9 июня, в 7 часов вечера, меня вызвали на допрос и «черным вороном» привезли в управление НКВД, в ту же самую комнату № 221. За столом сидел Яржевский, недалеко от стола, пересматривая мое дело, Яневич.

– Садитесь, товарищ сержант государственной безопасности, – с ехидной усмешкой обратился ко мне Яржевский.

– Благодарю вас, гражданин начальник.

– Ах, вы уже привыкли называть «гражданин начальник». Ну, как дела?

– Спасибо. Хорошо.

– Но мы постараемся сделать похуже, если вам и в тюрьме хорошо.

– Дело ваше.

– Молчать! – крикнул Яржевский. – Ну, что там, товарищ Яневич?

Яневич пододвинул стул к столу.

– Ну, что теперь?.. Будешь сознаваться? Контра, которой ты помог, уже поймана, – начал Яневич.

– Я никаких контр не знаю.

– Ну, если не знаешь, то мы попробуем заставить тебя знать. На всю жизнь. Курсантов здесь нет. Защищать тебя некому. Встать! Руки вверх! – заорал Яневич и начал надевать мне на ноги путы. – Вытянуть руки вперед! – надел на руки браслеты.

На полу лежал ковер, длина его метра два с половиной и ширина в один метр. Меня поставили спиной к стене. Расстояние между мной и стеной было около 70-80 сантиметров.

– Становись, сволочь, на конец ковра! – крикнул Яржевский. Яневич дернул ковер за противоположный конец. Со всей высоты своего роста я сел на пол, а головой ударился о стену. Опоры не было, так как руки, скованные браслетами, были впереди.

– Поднимайсь! – командует Яржевский. – Будешь, гадюка, признаваться?

Молчу.