Школа победителей. Они стояли насмерть

— Это резерв у меня как шапка у солдата… Идет другой раз солдат зимой по улице, а прохожие дивятся: морозище, дым столбом, а у солдатской шапки уши не спущены, да и сидит она только на одном ухе. Думают, вот жарко солдату!.. А дело не в жаре. Радешенек солдат опустить уши шапки, да форма одежды не позволяет. А раз нельзя уши опускать, то он и одевает набекрень. Одно ухо согреет — на другое сдвинет!.. Людей-то у меня мало, ну я и оказался вроде этого солдата. Придет катер с побитым народом: я на него резерв— и марш обратно! Так и буду перебрасывать его с одного на другой.

— Дельно, дельно… Вот теперь ты, кажется, научился воевать! — засмеялся Голованов и уже серьезно спросил: — Рассказал матросам о словах товарища Сталина?

— Так точно.

— Ну смотри! Не посрами чести флотской! На нас большая надежда!

И снова катера пошли в город. Не помешали ни сало, ни мины. Переправа работала до последней возможности. Но потом настал и такой день, что даже бронекатера не смогли вырваться из затона. Безлюдно стало на берегу. Моряки разбрелись по землянкам. Началось ожидание морозов. Изредка появлялся на берегу матрос, осматривал ледяное месиво и, опустив голову, снова брел в землянку,

— Скорей бы встала, проклятая! — слышалось то там, то здесь. Вынужденное безделье было страшнее любого задания. Уже обо всем переговорили, написали всем письма, обсудили ответы, а Волга все еще не замерзала.

Но однажды ночью землянки опустели: все вышли на берег смотреть на идущего с той стороны человека. Вот он поровнялся с вмерзшими в лед катерами, и один из ретивых вахтенных крикнул, перепутав от радости все уставы:

— Стой! Кто идет? — и совсем не к месту: — Руки вверх!

— Брось трепаться! — донеслось в ответ. — Нам сам командующий руки вверх поднимать запретил!

Посланец из города вскарабкался на обрыв. На его голове чудом держалась лихо заломленная бескозырка, ватник был распахнут, и под ним виднелись грязные полосы тельняшки. Матрос отряхнул снег с колен, высморкался, посмотрел по сторонам и сказал:

— Чего уставились? Давай патроны в город!

Кончилось бездорожье! И снова потянулись через реку бойцы и бесконечные вереницы носильщиков патронов, гранат, Теперь все видели свою возросшую силу и все чаще и чаще стали поговаривать о том, что пора ударить по фашистам, пора раз и навсегда отучить их соваться на советскую землю. Однако приказа не было, и терпеливо ждали люди на левом берегу.

И вдруг радио принесло радостную весть: наши войска соединились западнее Сталинграда. Замкнулось кольцо, заметались в нем десятки окруженных дивизий. Праздник пришел на берега Волги. Даже глаза Мараговского потеплели, он перестал хмуриться, а о других и говорить нечего!

А Норкину упорно не везло: какой-то фашистский бомбардировщик, удирая от советского истребителя, разрядился в районе землянок, и один осколок впился в ногу Михаила. Пришлось лечь в госпиталь. Утешало лишь то, что Голованов с Ясеневым поддержали его и направили для лечения не в глубокий тыл, а в госпиталь флотилии. Значит осталась надежда на скорое возвращение в свой отряд.

После выздоровления Коробов полал в одну из пехотных частей, которая подошла к городу с севера и, немного потеснив фашистов, ворвалась на окраину. Тут ее и остановил приказ. После длительного ожидания наступил, наконец, долгожданный момент. Командир батальона, молодой старший лейтенант, с еще нежным пушком над верхней губой, пришел в подвал к солдатам и сказал:

— Получен приказ о наступлении.

Несколько минут он не мог сказать больше ни одного слова: солдаты окружили его, спрашивали все сразу, а кто-то даже крикнул «ура». Фашистов встревожило это, и мины забарабанили по развалинам дома.

— Крой, фриц! Нам твои мины что слону горошина! — крикнул Коробов.

— Тише, товарищи! Раньше времени тревожить их не будем… С рассветом начнем наступление. Ваш взвод штурмует этот дом, берет его и идет прямо по кварталу. Главное — держать связь с соседями и не отставать.

Во взводе было несколько матросов, поступивших сюда, как и Коробов, после госпиталей. Послышались крики:

— Когда это морская пехота отставала?

— Пусть соседи поспевают, а нас уговаривать не придется!

— Гвардия не выдаст!

Старший лейтенант поднял руку, и шум стих.

— Задача ясна, товарищи?

— Куда яснее!

— Тогда до завтра, — сказал командир батальона и ушел.

Ночь прошла в подготовке. Едва сероватые сумерки разливались над землей, как все прильнули к щелям и отверстиям в фундаменте. Каждый еще раз осматривал улицу, заранее отыскивая укрытия. Лежали на асфальте трупы, запорошенные снегом. Сгоревший танк навалился боком на черную от копоти стену дома.

Сигнал ждали весь день, и не дождались. Только вечером пришел политрук. Политрук устало опустился на груду камней, достал из полевой сумки пачку газет и протянул ее солдатам.

— Почитайте.

Газеты взяли, но зачем читать, если можно спросить? Живой человек всегда объяснит, а газету можно прочесть и попозже. Со всех сторон посыпались' вопросы:

— Почему сигнала не было?

— Скоро наступать начнем?

— Чего ждать?

— Али до весны оставлять решили?