Школа Робинзонов. Клодиус Бомбарнак

Среди пассажиров, прогуливающихся по платформе, встречаю несколько евреев, которых можно определить скорее по национальному типу, чем по одежде. Раньше в

Средней Азии они должны были носить «топпе» – круглую шапочку и подпоясываться простой веревкой. Ослушание грозило смертной казнью.

В некоторые города им разрешалось въезжать только на осле, а в другие – входить только пешком. Теперь же, если позволяют средства, они носят восточный тюрбан и даже разъезжают в карете. Да и кто может им в этом помешать?

Сделавшись подданными русского царя, среднеазиатские евреи пользуются теми же гражданскими правами, что и туркмены.

Там и здесь прохаживаются таджики персидского происхождения – самые красивые мужчины, каких только можно себе представить. Они уже взяли билеты кто в

Мерв63 или Бухару, кто в Самарканд, Ташкент или Коканд, и им не придется обозревать китайское плоскогорье. Это по большей части пассажиры второго класса. А в первый класс садятся несколько узбеков с очень характерной внешностью: покатый лоб, выдающиеся скулы, смуглый цвет лица.

Но неужели в нашем поезде нет европейцев? Следует признаться, что я едва насчитал несколько человек. Среди них – пять или шесть купцов из южной России и один из тех неизбежных джентльменов, представляющих Соединенное Королевство всюду, куда бы вы ни попали – в вагон железной дороги или на пароход. Впрочем, на право проезда по Трансазиатской магистрали требуется особое разрешение, которое русские власти очень неохотно выдают англичанам. Но этот, как видно, сумел его получить…

Вот персонаж, как мне кажется, достойный внимания!

Высокий, сухопарый, лет пятидесяти, если судить по бакенбардам цвета перца с солью, с мрачным видом и брезгливо-пренебрежительным выражением лица – таков этот джентльмен, в котором в равной степени уживается любовь ко всему английскому и презрение ко всему иноземному. Подобный тип часто бывает невыносим даже для соотечественников. По крайней мере, Диккенс, Теккерей и

63 Сейчас г. Мары, Туркмения.

другие английские писатели не раз и весьма ядовито его высмеивали.

Стоило посмотреть, с каким надменным выражением он оглядывал из станционного буфета, куда зашел подкрепиться на дорогу, и железнодорожную платформу, и готовый к отправлению поезд, и служащих, и вагон, в котором успел уже занять себе место, положив на скамью саквояж! Не воплотилась ли в этом джентльмене традиционная английская спесь и зависть к великому делу, которое русский гений довел до столь благополучного завершения? Все это я узнаю позже, а пока что запишем его под номером 8 в мою памятную книжку.

В общем, интересных личностей мало или, вернее, их совсем нет. А жаль! Вот если бы, допустим, русский царь, с одной стороны, и Сын Неба, с другой, вздумали сесть в поезд, чтобы устроить официальную встречу на границе двух Империй, сколько было бы шуму, какое поднялось бы ликование, какой благодарный материал появился бы у меня для писем и телеграмм!

Но тут мысли мои перебегают к таинственному ящику.

Разве у меня нет оснований так его называть? Конечно, есть. Теперь остается только узнать куда его поместили и найти способ добраться до него.

Головной багажный вагон, уже заполненный ящиками

Фулька Эфринеля, как и вагоны пассажирские, открывается не с боков, а сзади и спереди. Внутренний проход позволяет начальнику поезда в любое время пробраться через площадку с тамбуром к тендеру и локомотиву. Служебное отделение Попова находится в левом отсеке первого от локомотива пассажирского вагона. С наступлением ночи я смогу проникнуть в багажный вагон, так как двери его расположены на концах коридора, образуемого сложенными по обеим сторонам ящиками и тюками.

Кроме того, вагон этот предназначен для багажа, отправляемого в Китай, а весь остальной багаж, который будет выгружен на туркестанском участке пути, находится в последнем вагоне.

Когда я пришел на вокзал, таинственный ящик был еще на платформе. При более внимательном осмотре замечаю, что дырочки для воздуха просверлены со всех сторон, а стенка разделена на две части таким образом, что одна половина заходит за другую и они могут раздвигаться. Это наводит меня на мысль, что узник хотел сохранить возможность покидать свою тюрьму хотя бы по ночам.

В эту минуту носильщики поднимают ящик, и я с удовлетворением убеждаюсь, что они следуют написанным на нем указаниям. Его с большими предосторожностями ставят в вагон, налево от входа, аккуратно прислоняют к стене, причем «верх» оказывается наверху, «низ» – внизу, а передняя выдвижная стенка – снаружи наподобие дверцы от шкафа. А разве этот ящик и в самом деле не шкаф…

который я собираюсь открыть? Остается только узнать, в этом ли вагоне едет багажный контролер… К счастью, нет.

Я узнал, что его место в-заднем вагоне.

– Вот и устроили этот хрупкий товар! – говорит один из носильщиков, убедившись в том, что ящик установлен как следует.

– Так ему ничего не сделается! – замечает другой. – И

зеркала в целости и сохранности доедут до Пекина, если только поезд не сойдет с рельсов.