Школа строгого режима, или Любовь цвета юности

В воскресенье народ собрался у метро «Баррикадная» и стройными рядами отправился к высотке.

Дом как символ принадлежности к высшему советскому обществу, наверное, еще не видывал такого количества энергичной творческой молодежи за раз. Конечно, наш пыл поначалу прибили мраморные лестницы, пафосные ковровые дорожки и дорогие люстры в обрамлении лепнины. В мое первое посещение высотки я не успела оценить великолепие антуража: мысли были заняты благородной целью добыть денег и оставить свой след в искусстве.

Довольно быстро будущие литераторы и артисты освоились в квартире и начали заявлять о себе. Мужскую часть богемной компании объединила любовь к вину и сигаретам. Девочки сначала повели себя как прилежные хозяйки, подавая на стол все новые блюда, но потом плюнули и притерлись поближе к мальчикам. Пары часов хватило, чтобы нарядный стол превратился в свинарник, пустые бутылки валялись где попало, квартира была прокурена, а худой в очках любитель премьерных спектаклей запачкал всю ванну. В ней же и уснул.

Эффект свободы сыграл свою роль – все сразу забыли, куда и зачем пришли. А кто хозяйка квартиры, вообще никто не знал, кроме самой хозяйки. Настя пыталась какое-то время облагородить мероприятие, но ее не слышали. Народ гудел.

– А вот и мы! – вскинула под головой руку с шампанским Вика.

Она появилась в самый разгар веселья, как и подобает будущей звезде сцены. Вместе с ней заявились трое знойных парней нешкольного возраста.

– Ура, – мрачно сказал ехидно-серьезный «писатель» по имени Борис. – Вот только чужаков нам не надо.

Народ не отреагировал, и Борис ушел, трезвый и возмущенный.

– Интересный парень этот Борис, – показала мне пальцем на дверь Настя, пытаясь перекричать громкую музыку.

– Да, очень умный! – крикнула я в ответ, приплясывая. – Говорят, он уже печатается, что-то философское наваял.

– Интересненько! – завопила в ответ Настя. – Надо им заняться!

Мы весело засмеялись – жизнь только начинается! Как все здорово!

Динара скромно сидела на диване, никак не могла освоиться.

– Настюш, жалко Динару, пойдем ее растормошим? – проявила я человечность.

– А я камеру с собой привезла, давай у нее интервью возьмем? – подхватила Настя.

Мы взяли смущенную Динару под руки и утащили в дедов кабинет. Динара благодарила и не переставала восхищаться впервые увиденным богатством.

– Подожди, я тебе сейчас такое покажу – ты вообще обалдеешь! – Настя полезла в потайной ящичек и вытащила из коробки пистолет.

Динара взвизгнула:

– Настоящий?! Ой, девчонки, я глазам своим не верю!

– На, подержи! – сунула ей пистолет в руки добрая Настя.

Пока Динара рассматривала «настоящий живой» пистолет, Настюха вскинула на плечо массивную кинокамеру и скомандовала:

– Поехали! Говори что-нибудь о Москве! Это будет начало фильма!

– А что говорить? – растерялась Динара.

– Ну, говори о том, как любишь Москву, например, – предложила Настя, глядя в глазок камеры.

Динара задумчиво повертела пистолет в руке и сказала тусклым голосом:

– Москва – столица нашей Родины. Я люблю Москву. Здесь родилось много замечательных людей… Есенин, например…

– Есенин родился под Рязанью… Стоп! Никуда не годится! – вмешалась я.

– Почему не годится? Давай я переговорю… Под Рязанью родился Есенин, – мямлила Динара.

– Мы про Москву снимаем! При чем здесь Рязань?.. Ты куда поступала? На театральное? Что ты читала на приемных экзаменах? – возмутилась я Динариному тормозу.

– Солоху читала. «Ночь перед Рождеством» Гоголя. А что? – расстроилась Динара.

– А ничего. Давай нам актрису! А то стоишь как мумия… с пистолетом.

Динара посмотрела на пистолет, потом на камеру. И вдруг прищурив один глаз, приставила пистолет к своему виску и громко запела:

По приютам я с детства скитался,
Не имея родного угла,
Ах, зачем я на свет появился,
Ах, зачем меня мать родила!

– Гениально! – Я бросилась целовать Динару. – Какой ход! Какая находка!

Довольная Настя сняла с плеча массивную камеру и потерла руки, как опытный режиссер.

– Так. Я вижу. Это хорошо. У нас фильм будет не о Москве. А о провинциалке, которая приехала в Москву и город ее растоптал. Короче, в конце фильма она застрелится.

– Может, просто уедет обратно в деревню? – Мне не хотелось лишать героиню жизни. И так детдомовская, а тут еще и суицид.

– Ага, в село Рязанской области, где родился Есенин, – съязвила Настя. – Начала писать стихи и стала великой. Это неинтересно! К тому же у нас уже есть дырка в стене. Этим надо воспользоваться. Сейчас мы снимем заодно и финальную сцену.

– Отлично придумала! Снимай дырку крупным планом, а потом лежащую на полу Динару. – У меня аж руки зачесались от вдохновения.

Динара уже и сама загорелась, не остановить.

– Настюх, давай ты снимешь меня с прохода от дверей до стула. Я вхожу в комнату, «стреляюсь» и падаю на пол, как нас учили на сцендвижении. Пролечу до стула, обещаю. Ты только сними хотя бы с двух дублей, а то я всю жопу отобью.