Школа суперменов

— Да не черт должен знать, а ты! Я деньги тебе плачу, а не черту! — заорал Маятник, но Бурый лишь пожал плечами. К внезапным приступам ярости у шефа все привыкли. После гибели Гриба этих приступов стало больше, и выглядели они еще неприятнее: вопли, брызги слюны, размахивание руками и обещание всех передушить, как котят... Маятник неотвратимо старел и еще более неотвратимо утрачивал контроль над событиями. В том числе над событиями своей собственной жизни. Бурый понимал, что с такими переменами тяжело мириться, но это все же были проблемы Маятника, а не его, Бурого, проблемы.

Он демонстративно достал носовой платок и вытер со щеки злую слюну Маятника.

— Я думаю, что она его там дожидается, — сказал Бурый. — Иначе какого хера она там уже месяц сидит? Чего дожидается?

— Тебя она там дожидается, — раздраженно буркнул Маятник. — Ляжет на кровать, снимет трусы и тебя дожидается. А ты все не идешь.

Бурый терпеливо ждал, когда Маятник успокоится и скажет что-нибудь по делу.

А Маятник зло смотрел на Бурого и ждал, пока сердце перестанет бешено прыгать в груди и перейдет на спокойный и безопасный ритм.

— Если она его ждет, — сказал он наконец, — то получается, что и нам надо ждать.

Бурый кивнул — соображения Маятника приятно удивляли своей разумностью.

— Пусть твои люди смотрят за ней. И как только этот гад засветится... — Маятник сделал резкое движение ладонью, будто прихлопнул какое-то надоедливое насекомое. — Вот так. И потом с чистой совестью поедем греться на песочке, купаться в океане...

Бурый кивнул. Он не хотел доводить Маятника до сердечного приступа и сообщать ему, что лично он, Бурый, ни на какой песочек с Маятником не поедет. Потому что ему сделали выгодное предложение здесь, в России. На песочек пусть пенсионеры отправляются. У кого ни сил, ни нервов не осталось. А Бурому есть еще где развернуться, есть еще где применить свои способности...

Вечером того же дня он применил свои способности на большой кровати в компании двух сестер-близняшек. Девчонки на самом деле откуда-то из Калмыкии, но косят под японок — кимоно, массаж и прочая фигня. Сегодня Бурый намерен был оторваться за все проведенные в пыли и грязи недели поиска. Близняшки уже размяли ему все до последней косточки, кимоно постепенно сползают с бедер. Бурый сгребает в руку по сестренке, мнет податливые тела и предвкушает, как сейчас эти умелые губы высосут его досуха...

Но тут в дверь позвонили, и Бурый скатился с кровати на пол, попутно выдергивая ствол из-под матраса. Близняшки поспешно укрылись в углу.

За дверью — Маятник с охраной, и Бурый, тихо матерясь, натянул штаны, еле втискивая в них обеспеченную близняшками эрекцию.

Вошел Маятник и, не обращая внимания ни на взбудораженную постель, ни на близняшек, ни на Бурого с его эрекцией, командным тоном объявил в пространство:

— Нет, ждать не будем. А вдруг он так и не явится? А вдруг эта сучка сбежит? Нет, рисковать не будем. Поедем прямо сейчас, возьмем ее, обработаем как следует и узнаем, где затаился ее приятель. Вот так.

— Когда поедем? — спросил Бурый, которому сейчас больше всего на свете хотелось шарахнуть Маятника по тупой башке.

— Завтра. С утра, — объявил Маятник прежним тоном полководца, отдающего последние распоряжения перед битвой. — Соберемся и...

Мысль о предстоящей операции его явно вдохновляет. Бурого — наоборот.

И когда Маятник торжественно удалился, сестричкам пришлось основательно потрудиться, чтобы вернуть Бурому утраченное настроение.

4

Настя вылезла из троллейбуса и шла мимо детской площадки — мокрый серый песок и капли дождя, стекающие с грибка песочницы. Брошенное пластмассовое ведерко с треснутым дном. Какой-то ребенок бросил его и убежал домой. Потому что убежать от дождя было важнее. Знакомое чувство.

И как ребенок потом вернется за ведерком, так вернулась и она. Потому что невозможно все время бегать — от себя и от брошенных в Волчанске призраков.

Она шла и улыбалась помимо своей воли, потому что видела знакомые дома, знакомые асфальтовые дорожки, знакомые заборы... Умом она понимала, что улыбаться здесь нечему, что все это лишь декорации, в которых дважды были разыграны потрясшие ее трагедии — сначала мама, потом Димка... Но Настя все равно улыбалась, хотя и сдержанно.

И что ужасает ее еще больше, что пронзает ее мозг словно отравленной стрелой — она выбежала из лифта, нажала на кнопку звонка и потом прыгнула на шею майору Афанасьеву, на шею своему отчиму...

Она не собиралась этого делать, она собиралась делать совсем другое. Однако Настя делает совсем другое, и одно полушарие ее мозга ошарашенно и презрительно наблюдает за дебильно-радостной реакцией второго.

— Господи, — бормочет Афанасьев. — Настя?!

— Папа, — шепчет она так тихо, чтобы самой этого не слышать.

— Откуда... Где ты была? — спрашивает Афанасьев. — Как ты вообще?.. Что с тобой случилось?

— Со мной? Что со мной случилось?