Школа в Кармартене

— Почти чистый кремень. Немного гранита и вкраплений слюды, — буркнул Фингалл, размышляя о том, что это еще за новое издевательство.

— А… у вас не было в детстве такого, чтобы вы прикладывали руки к камню — и чувствовали его возраст?

Эти околичные вопросы наконец возмутили Фингалла.

— Ну да. А разве это не у всех так?

— О-о-о, далеко не у всех, — певуче сказал Финтан, подтаскивая клюкой одно полено поближе к устью очага. — А… скажите, Фингалл… Не было ли у вас в роду кого-нибудь, кроме вас, кто также… гм… хорошо понимал все эти вещи?

— Бабка была. Она в девяносто лет-то уж из дома не выходила, сидела и беседовала с камнями очага, — сказал Фингалл.

— А скажите мне, Фингалл, — сказал профессор, показывая Зигфриду взглядом, что он задает ключевой вопрос. — Карриг-Айльбе понимала вас?

— Да, — сказал Фингалл.

Тогда доктор Зигфрид сказал:

— Все ясно. Разрешите, профессор?

— Да-да, — сказал Финтан, отворачиваясь к очагу и начиная ковыряться в золе.

— У вас есть некоторый довольно редкий дар, МакКольм, — сказал Зигфрид, поправляя очки в тонкой золотой оправе и вглядываясь шотландцу в лицо. — Но он относится не к драконам. Это врожденное умение разговаривать с камнями. Камень при входе в пещеру Шарлотты послушался вас и отодвинулся по вашей просьбе. То же и дверь. Я принял все меры предосторожности к тому, чтобы ученики не могли открыть ее, — но она из камня, и потому она… как бы это сказать… отнеслась к вам с участием. Случай личной симпатии.

МакКольм слушал все это с широко открытым ртом.

— Э-э-э…, — он покрутил головой. — По-вашему получается, что человек, когда он берет в руку камень… или там… прислоняется к скале… обычно ни в зуб не понимает, о чем они думают?

— Обычно человек намного дальше от этого понимания, чем вы, — деликатно просветил его Зигфрид.

— А как же он тогда живет?.. — обалдело спросил Фингалл.

— Это подлинная загадка, требующая ответа, — задумчиво отвечал ему доктор Зигфрид.

* * *

Просмотр школьных хроник давался не быстро. История школы открывала столько всяких тайн, что Ллевелис, Морвидд и Керидвен в конце концов стали даже удивляться, почему святой Коллен держит все это на виду, а не спрячет куда-нибудь под ключ.

Морвидд, с головой уйдя в какой-то альбом, долго копалась в нем молча и наконец ахнула.

— Смотрите, здесь описано запрещенное эхо!

— Как запрещенное? — среагировал Ллевелис.

— А, вот, то-то и оно. Оно жило в депозитарии, в Левой башне. Но это было совершенно особенное эхо. Оно повторяло не слова, а мысли. То есть когда звучали голоса, оно повторяло не то, что сказано, а то, что собеседники на самом деле думают. А в тишине не молчало, а повторяло мысли людей в комнате. Это очень редкая разновидность эха. Вообще здесь в школе много разного интересного эха, вы просто не замечали. Например, то, что у башни Невенхир, под лестницей, повторяет слова с небольшим опережением, немножко как бы забегает в будущее — повторяет то, что человек собирался, но еще не успел сказать. В Винной башне эхо, когда повторяет фразу, непременно добавит словечко от себя — «такие дела» или еще что-нибудь. Эхо под крышей башни Парадоксов, если вы обратили внимание, никогда не повторяет глупостей. Но чтобы эхо повторяло мысли!..

— Так и что с ним стало?

— Его сочли опасным. На педсовете. И ему запретили говорить. Но оно и сейчас там живет. Просто молчит.

— Ух ты! — сказал наконец Ллевелис, до которого постепенно дошло. — А нельзя его как-нибудь расколдовать? Чтобы оно снова заговорило?

— Уверенности нет, — сказала Морвидд. — Вообще-то я знаю аналогичные случаи, когда эху запрещали говорить, и теоретически знаю, как снимать этот запрет, но там и эхо было попроще. Ну, было такое эхо в замке короля Фридриха Вильгельма, которого убили. Оно повторяло его предсмертные слова, все время, снова и снова. Ну, и оно так всем надоело, что пригласили одного известного ученого, чтобы он что-нибудь с этим сделал… а это был как раз мой прапрапрапрапра… прадедушка, — зарделась Морвидд, — и он там сделал кое-что. Словом, я примерно представляю себе, как это снять. А главное, надо бы описать это эхо! У меня в дневниках такого нет.

— Главное — не это, — сурово сказал Ллевелис. — Главное, что с помощью этого эха можно примирить доктора Мак Кехта и Рианнон. Ради этого стоит постараться!..

— Как это? — ошалело спросила Керидвен, отрываясь от одного из ранних портретов Мерлина, где он еще был несколько стилизован, хотя вполне узнаваем, являлся деталью орнамента и был вписан в круг.