Школа в Кармартене

Все, кто хотел участвовать в школьном театре, — а хотели многие, — уже бегали по школе с ворохом пестрых тряпок, нитками, кружевами, кистями, красками и таинственными текстами.

Ллевелис дочитывал доставшиеся им по наследству пьесы, приходя все в больший и больший восторг.

— Господи, как хорошо, что здесь никто не вешается в конце! Как удачно, что никто не сходит с ума и не скитается безумный под дождем, никого не убивают, никакой горы трупов! Насколько все-таки здоровая вещь!..

Стали решать, кому кого изображать. Ллевелису отдали главную роль в первой из двух пьес, потому что он очень клянчил. Во второй пьесе главную роль играл МакКольм, потому что, по совпадению, этот герой как раз был шотландец.

Гвидион ни в чем не участвовал, но, сочувствуя Ллевелису, помогал ему и вот уже час спокойно слушал, как Ллевелис пытается нащупать верную манеру игры, на все лады повторяя:

— Скажите: как вы любите меня? Нет, вы все-таки скажите: как, как именно вы любите меня? Но все же — как?..

— Вот сейчас очень хорошо было. Так и говори. И подпрыгивай вот так, — советовал Гвидион, впуская в комнату Керидвен и Морвидд. — Ого! И вы? — спросил он, видя, что на них надето.

— Мы играем ведьм, — сказала Керидвен. — Ха-ха!

И, в ужасных обносках, они с Морвидд немедленно сплясали бесовские пляски тут же, на холодном полу.

* * *

В химической лаборатории полосы красноватого солнечного света падали прямо на стену с портретами великих ученых, благодаря чему Агрикола смотрел на всех с особенно большим сомнением.

— Сегодня мы попробуем получить соли и затем соляные растворы мианитов, — сказал Змейк. — А где, собственно, Телери, дочь Тангвен?

— Она, собственно, за дверью. Она боится, — ответил Афарви. — С тех пор, как она в прошлый раз увидела сухую перегонку флюоратфеанола, она говорит, что лучше тихо пересидит там, внизу, в каменном льве, знаете, там, в пасти у него, между зубов, потому что очень страшно. Только вы не ругайте ее, пожалуйста. Она вообще очень пугливая. С детства.

Змейк сухо поблагодарил за совет и хотел выйти.

— И… наставник Чэнь говорит нам, что в иероглифе «учиться» над крышей, под которой пишется «ребенок», вовсе не когти. Это вариант написания знака «сяо», маленький. А не когти, — отважился добавить Афарви.

— Вот как? — Змейк на секунду задержал на нем взгляд. — Очень интересно, — сказал он и вышел. Через три минуты он возвратился вместе с Телери, извлеченной из пасти каменного льва. Змейк продолжал разговор, начатый снаружи. Негромко, адресуясь одной только Телери, он говорил:

— Кристаллы солей мианитов окрашены. Соли латтрия — изумрудно-зеленого цвета, соли эрмия — нежно-розовые, соли аидия — розово-фиолетовые, иллирия и иттания — лазурные, цербия — желтые. При этом их невозможно спутать с солями, например, меди, железа или никеля: окраска солей мианитов более сложная, полихромная, — как будто смешали разные цвета на палитре. К тому же окраска этих соединений меняется в зависимости от освещения. Природный аидий встречается на дне мелких водоемов в виде огромных белоснежных полей кристаллов со структурой кристаллов льда. Он обладает пирофорным свойством, то есть самовоспламеняется на воздухе.

— Да? — вырвалось у Телери.

— Горение природного аидия производит незабываемое впечатление: кажется, будто пылает снег, — продолжал Змейк. — После сгорания все пространство остается покрыто прозрачными кристаллами гидрата латтрия, напоминающими по форме цветы лотоса, розового оттенка. Эти кристаллические образования возгоняются в течение пятнадцати минут, минуя все переходные стадии. Но если гидрат латтрия растворить в небольшом количестве воды, получится жидкость с высочайшей плотностью. Тяжелый шпат, кварц, корунд, малахит и даже гранит, будучи брошенными туда, будут плавать по ее поверхности.

Телери слушала с приоткрытым ртом.

— Так вы хотите увидеть соли мианитов или нет? — спросил Змейк.

Телери робко кивнула.

— Тогда берите в руки колбу, — велел Змейк, — щипцы, горелку, штатив и идите на свое место.

* * *

— Ах, Боже мой, всегда мечтал о такой булавке для галстука! Какая прекрасная вещь! Завидую вам, кузен. Но когда-нибудь я выиграю ее у вас в покер, — с тонкой улыбкой сказал Кервин Квирт, доктор биохимии и преподаватель школы в Кармартене. Эта тонкая улыбка не сходила у него с лица вот уже сорок минут. Она как будто прилипла. С этим выражением лица он встречал у дверей поток гостей, в то время как родители благосклонно кивали ему издалека, как всегда, с удовольствием наблюдая его в этой роли.

Наконец Кервин Квирт почувствовал, что чем дольше он беседует с герцогиней Нортвортской, тем больше улыбка его тускнеет и лицо начинает сводить судорога, сделал знак музыкантам, чтобы те перестали играть увертюру к «Тангейзеру», сделал знак дворецкому, чтобы тот объявил первую перемену блюд, и повел к столу весело щебечущую кузину Франсис.

— Дорогой Риддерх, вы слыхали, каких чудес добилась в последнее время наука?

Кервин Квирт вздрогнул.