Школа в Кармартене

Молчала только Двинвен, которая стояла ближе всех и видела лицо разряженного китайского претендента на ее руку. После репетиции она шепотом спросила Афарви в комнатушке размером со шкаф, в которой они гримировались, что такое с ним случилось. Афарви, с подведенными черным глазами, стирая со щек платком желтую пудру, отвечал:

— Ты думаешь, легко из раза в раз отказываться подло от тебя мне, когда на деле я б не отказался?

— А от чего б не отказался ты? — все так же шепотом спросила Двинвен.

— Пойти вдвоем с тобой, к примеру, в город на семичасовой сеанс в кино, — искренне сказал Афарви, привычным движением отцепляя китайскую косу.

* * *

Ллевелис, сидя на столе, как Будда, выжидательно говорил:

— А может быть, весь мир вокруг тебя — просто иллюзия?

— Вполне возможно, — немного подумав, покладисто соглашался Гвидион.

— А может быть, ты сам — лишь чья-то игра воображения?

— Почему нет? — пожимал плечами Гвидион.

— А как ты думаешь, вот эта пуговица не оторвется у меня сегодня?

— Да нет, вроде крепко пришита, — деловито осмотрев пуговицу, говорил Гвидион.

И Ллевелис в очередной раз взвивался, как язык пламени.

— Вот, — говорил он, спрыгивая на пол. — Вот то, о чем я говорю. Ты можешь усомниться в том, что ты реально существуешь, можешь предположить, что весь мир — сон, потому что это все легко! А усомниться в надежности пуговицы гораздо труднее! Потому что вот она, эта пуговица, и вроде бы пришита она крепко!.. — тут он с искаженным от усилия лицом вырывал эту пуговицу с мясом и швырял на пол. — Начнем с начала, — и вытирал пот со лба.

Гвидиону фантастически трудно давалось введение в сомнение. Обычные текущие задания Мерлина, которые Ллевелис щелкал, как фисташки, повергали Гвидиона в недоумение.

Мерлин давал в начале урока заурядный текст для разминки, одну из историй, которых в учебнике был нескончаемый запас. К ней давалось задание, например:

Усомнитесь вместе с Сэймэем в том же, в чем усомнился он.

Учитель Сэймэй слыл среди соседей человеком беспорочным. Рядом с ним жила красивая девушка, родители которой владели продуктовой лавкой. Внезапно родители обнаружили, что у нее должен появиться ребенок. Они были в ярости. Девушка отказалась назвать отца ребенка, но после долгих настояний назвала Сэймэя. В большом гневе родители пришли к учителю. «Так ли это?» — только и сказал он.

Когда ребенок родился, его принесли к Сэймэю. К тому времени он потерял всякое уважение окружающих, что совсем не волновало его. Он окружил ребенка заботой и теплом, брал у соседей молоко для ребенка и все, в чем тот нуждался. Через год девушка все же не выдержала и сказала родителям правду, что отцом ребенка был молодой человек, работавший на рыбном рынке. Отец и мать девушки сразу пошли к Сэймэю, попросили у него прощения, долго извинялись перед ним и просили вернуть ребенка. Сэймэй охотно простил их. Отдавая ребенка, он сказал лишь: «Так ли это?»

Гвидион обхватывал голову руками. Таких заданий он не понимал, хоть убей.

— Ну, что вы тут корчитесь? — говорил Мерлин. — Настоящий ученый должен уметь усомниться во всем! Давайте, сомневайтесь!.. Как вы собираетесь работать по специальности?

— Если мне нужно удалить овце больную почку, а я начну сомневаться в том, что я — это я и что в руке у меня действительно скальпель, овца подохнет, — в раздумье говорил Гвидион.

— Нужно успевать сомневаться быстро! И не в чем попало! — строго говорил Мерлин. — Ох уж этот Диан, вырастил тут ученичка… на мою голову!

Но однажды Мерлин все-таки собрался с мыслями, поплевал на пальцы, кряхтя, полистал некоторые ветеринарные энциклопедии и сочинил пример, который на первом же занятии, страшно довольный собой, изложил Гвидиону:

— А вот представьте-ка себе, дитя мое, что у овцы бактериальный дерматит, тяжелейший?

Все зажали носы и отвернулись, и только Гвидион с зажегшимся в глазах живым интересом сказал:

— Ну?

— Что ну? Убил одну! А вы хотите воспользоваться цинковой мазью. За неимением глюкокортикоидов. А? — и Мерлин залихватски потер руки.