— А зачем ждал? — осторожно спросила я, не спеша сокращать между нами расстояния. Авось, опять бежать придется.
— Мы вчера не договорили, душа моя, — выдохнул он, а его светлые глаза засверкали, источая буквально осязаемое тепло.
Я даже немного растерялась, выбирая причину для возмущения. То ли возразить и заявить, что, по моему мнению — договорили, то ли просветить его на тему того, что не его я душа. Не его. Но эта заминка стоила мне того расстояния, которое разделяло нас.
— Ты меня простила, — он снова ухватил меня за руки, но помня вчерашние его мягкие обжигающие прикосновения губ к пальчикам, я настойчиво отобрала у него свои конечности. Он разочарованно проследил за моими руками, но тут же вернулся к глазам. На губах, правда, тоже задержался, всего на несколько секунд, но не заметить этого было нельзя.
— Я тебя простила, это мы выяснили еще вчера, — поторопила его, когда пауза затянулась, а его глаза все сильнее заслоняли весь окружающий мир. — А ты меня зачем-то тут ждал… — с намеком произнесла я.
— Безумие, — прошептал он, — ни о чем не могу думать, кроме красоты твоих глаз, о твоих губах, — его взгляд скользнул к моему рту, — таких мягких, манящих.
— А за ними зубы твердые, кусачие, — фыркнула я, чтобы скрыть свое смущение.
Но, похоже, мою игру разгадали, потому что, Рад сверкнул озорным взглядом и уже без соблазнительных ноток сказал:
— Есть тут одно место красоты неописуемой, поэтому рассказывать о нем бессмысленно, — он сделал огромные глаза, — большая-пребольшая тайна. Место это видеть надо, и только на закате оно свое волшебство открывает, — таинственным голосом вещал этот менестрель недоделанный, но все же заинтересовал меня. — И такой прелестной девушке, как ты, просто необходимо увидеть эту магию.
— И показать ее, эту магию, естественно, доблестно вызываешься ты? — с лукавой усмешкой спросила я.
— Не веришь, — обиженно взглянул на меня и поджал губы, — а тебе бы понравилось.
— Мне не понравится, если ты опять руки распускать начнешь, — довольно жестко произнесла и скрестила руки на груди.
— Ну я же извинился. И обещаю, что приставать не буду. Пока, — последнее слово он произнес тихо, но я услышала.
Смерила его подозрительным взглядом. Вроде, не врет. Да и девочки говорили, что не обидит. Они бы врать тоже не стали. Обиженные и злые на похождения Покровских, скорее преукрасили бы их коварство и вредительство, но все в голос заявляли, что не обидят. Если конечно разбитое сердце не брать в расчет. Так в нем, в разбитом сердце, винить только одних Покровских нельзя, девчонки сами виноваты, что поддались на их чары. А я? А не поддаюсь ли я им здесь и сейчас? Нет, Рад мне нравился, но только, как картинка, не больше, а значит, бояться нечего.
— Ладно, — нерешительно выдохнула я, — куда мне прийти?
Он засиял, как начищенный самовар, что стоял в нашей с девочками кухне, встрепенулся и уже гораздо бодрее выдал:
— Так я сам за тобой зайду, как солнце к горизонту клониться начнет, так и зайду.
И наглым образом чмокнув меня в щеку самым невинным поцелуем, исчез. Я раздраженно фыркнула, но улыбки скрыть не могла, слушая удаляющееся посвистывание. А когда вскинула взгляд встретилась с ухмыляющейся Олянкой.
— А Милка-то у нас вертихвостка, — очень громко, но беззлобно хохотнула Олянка, входя в дом. Я едва успела за ней, чтобы уже внутри расслышать ее следующие слова: — Она у себя куртку Стаса хранит, не возвращает, а по углам с Радом прячется. Попомните мое слово, девочки, с такой хваткой, она и того, и другого без зубов оставит.
Блин, куртка! Я совсем забыла про куртку Стаса. Надо вернуть. Только знать бы как. Не на свидание же с Радом тащить.
— Да ну тебя, Олька, — фыркнула я, — ни на того, ни на другого я видов не имею. Так что, девочки, вперед, на покорение этих вершин.
— Это ты не имеешь, а вот они… — хитро протянула соседка.
Ее смешками поддержали другие две. А я махнула рукой и отправилась к себе. Еще со Златкой надо поговорить и, наконец, выяснить, почему она стала так холодна после банного дня. Столько дел, хоть разорвись.