Карьер находился километрах в семи от поселка, был он давно заброшен и облюбован мной для стрельбы – там практически никогда никого не было. В ту сторону крайне редко ездили машины, и я с удивлением отметила, что позади нас двигается микроавтобус. Куда это он едет, интересно? Разве что к выезду на трассу, ведущую в соседнюю область.
До карьера мы доехали молча, Никита даже радио не включал, видя мое напряженное лицо. Так же молча он достал из багажника кремат, одеяло и большой кусок полиэтилена – шел мокрый снег, – разложил это все на более удобной точке и ушел расставлять мишени, которыми служили специально заказанные на одном заводе пятачки из металла и большой лист пластика, разрисованный, как в тире. Его, понятное дело, приходилось каждый раз делать заново. Закончив, телохранитель вернулся и вопросительно посмотрел на меня. Вот за что я ценила Никиту – за умение понять мое состояние и не доставать разговорами или действиями.
– Спасибо. Ты иди пока в машину, чего тебе тут мокнуть? – устраиваясь на одеяле и расчехляя винтовку, сказала я.
– Я сейчас ближе подгоню.
Это было необязательно, в такую погоду вряд ли был риск встретить в карьере хоть кого-то живого, но Никита не хотел выпускать меня из вида. Потому подогнал джип как можно ближе, открыл дверку и устроился в салоне, вытянувшись почти во весь рост.
– Удобно? – с иронией спросила я.
– Настоящему индейцу завсегда везде ништяк, – хохотнул Никита, с трудом пристраивая длиннющие ноги на заднем сиденье.
– Как скажешь, – удобно укладывая приклад на плече, пробормотала я.
В такие моменты для меня переставали существовать звуки и запахи, окружающая действительность и вообще все. Как только мой палец ложился на спусковой крючок, а глаз прижимался к резинке прицела, прежняя Саша уходила и не возвращалась до тех пор, пока не был израсходован последний патрон и поражена последняя мишень. Как ни странно, именно это состояние внутренней собранности помогало мне разобраться с собственными противоречиями, как будто в отверстиях на мишени я видела ответ. Но сегодня все шло не так – стрельба была идеальной, а успокоение не наступало. Внутри было так же уныло и тревожно, как до приезда в карьер.
– У вас телефон разрывается, – сказал вдруг Никита, и я, вздрогнув, отправила очередную пулю в «молоко». – Между прочим, Акела звонит.
Я сунула винтовку под одеяло, чтобы не намочить, поднялась и взяла у телохранителя трезвонящую трубку.
– Да, слушаю.
– А ты где это? – удивленно спросил муж таким тоном, как будто он весь день лежал на диване, а я взяла и исчезла.
– А ты? – почти враждебно отозвалась я, помня, как он не любит слышать вместо ответа вопрос.
– Я был в клубе, там неприятности, – коротко сказал Акела, давая понять, что больше на эту тему вопросов не нужно. – Так где же ты?
– В карьере.
– Опять?
– Почему опять? Я не ездила сюда около месяца.
– Аля, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. С чего вдруг такая поездка среди недели и в мокрый снег?
– Значит, так было нужно. Мы сейчас вернемся.
– Хотя бы хватило сообразительности взять Никиту, – хмыкнул муж.
– Ты запретил мне ездить одной.
– И очень удивлен, что ты до сих пор не нарушила этот запрет. Ладно, Аля, собирайтесь и возвращайтесь домой, очень холодно, идет снег – не хватало заболеть.
Сашка отлично знал, что мой телохранитель ни при каких условиях не позволит мне завалиться на голую землю, что у него в багажнике всегда полный набор необходимого, тем не менее не забывал выступить в роли заботливого отца, которым, кстати, вполне мог быть по возрасту.
Убрав трубку в карман, я вынула сигареты и закурила. Начали мерзнуть два пальца, открытые специальной перчаткой, но я мужественно добила сигарету и только потом опустила «капюшончик», скрывавший их. Никита убрал винтовку в футляр, стряхнул нападавший на одеяло снег и бросил мне:
– Положите с краю в багажник, я дома высушу. А кремат я сам сверну.
Я забрала у него одеяло и футляр, сложила все так, как велели, и забралась в салон. Только теперь я поняла, что продрогла. Захлопнув багажник, Никита взгромоздился на водительское место и сразу включил печку:
– Холодно, да? Ненавижу такую погоду, прямо из дома бы не вылезал.
– Извини, что выдернула.
– Ой, да я к тому, что ли? Просто не люблю такую погоду. Вы вот жару не любите, а я морось вот такую. Каждому свое.
– Я такую тоже не люблю. Меня разве что в Питере это не раздражает почему-то, – сказала я, немного согреваясь, и вдруг вцепилась в руль, дернув его вправо так, что джип занесло, и он скатился на обочину.
– Аккуратнее!
Никита заорал матом, высунувшись из мгновенно открытого окошка почти по пояс. По дороге удалялся микроавтобус с погашенными фарами и неработающими габаритами.
– Ты смотри, какая тварь! – бушевал мой телохранитель. – Офигели совсем, уроды, без света на такой трассе! Как вы его вообще увидели-то?
– Я стрелок, Никита. Да и по спине могильным холодом продрало, – призналась я, шаря по карманам в поисках сигарет. – Еще минута – и в лобовую сошлись бы.