Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)

Девчонки нами гордились и иногда забегали к нам в котельную вечером, потому что надо было готовиться к смотру художественной самодеятельности и разучивать хором песню. Разучивали «Дымилась роща под горою» В. Баснера, ноты и слова которой нашли в «Комсомолке».

А когда и просто пели под гитару, глядя на огонь:

Дым костра создает уют,
Искры гаснут в полете сами,
Пять ребят у костра поют
Чуть охрипшими голосами…

От старой гимназии нам в наследство досталось здание классической гимназии с чугунными резными лестницами, классами, рекреациями с высоченными потолками, старинными пособиями по физике, химии и ботанике.

В нашей классной комнате за трехметровой перегородкой была кладовка – препараторская по биологии. На этой перегородке висела классная доска. В кладовке чего только не было: залитые формалином букашки, лягушки, гербарии, чучела птиц, таблицы с латинскими названиями и штампами старинной гимназии… Но самое главное – там был скелет, которого мы называли Васей.

Однажды наши мальчишки проникли в кладовку (обычно она была заперта), но тут прозвенел звонок, и наша молодая учительница ботаники начала урок. Она стояла лицом к классу, а за ее спиной над доской к потолку поднимался скелет человека с дымящейся папиросой в челюстях. Сначала все замерли, потом захохотали. Скелет Вася то поднимался, то опускался. Учительница оглядывалась, следуя нашим взглядам, ничего особенного не обнаруживала и продолжала объяснение нового материала. Но Вася появился снова – и мы снова захохотали. Ботаничка совсем растерялась. Слава богу, у наших «героев» хватило ума дальше не продолжать. Ох, что будет, что будет! Но ничего не было. Не считая того, что у бедного Васи что-то там отвалилось.

Мы часто учились во вторую смену. А темнело рано. Пройдет два урока, и наш класс отпускают домой, так как в школе погасли все лампочки. А на самом деле это наши умники в перемену подложили под цоколь лампочек мокрые промокашки. Потолки были высокие, метра четыре, но они добирались до лампочек, забираясь на плечи друг другу. Ура, домой! А то расческу сожгут в старинной кафельной печке в углу класса. Дымовуха! Снова домой!

Разбирательства были, старосте попадало, но не очень. Просто журили, «прорабатывали» в кабинете директора или в учительской.

Еще старинная гимназия оставила нам в наследство прекрасные словари и книги для чтения на французском языке. Наша библиотекарь София Эмильевна владела французским языком и нам эти книги показывала, но неохотно, осторожно.

…Мы с женой часто рассуждаем, отчего шестидесятые годы – самый замечательный период нашей жизни? Оттого, что это детство-юность? Или оттого, в какое время выпала эта юность? Или оттого, какие люди были рядом? Наверное, все вместе.

Учителя у нас были настоящие, интересные. Но самым необычным был учитель математики Борис Иосифович Абрамов. Он преподавал у нас с 7-го класса до 10-го. Влетал в класс и, стремительно направляясь к доске, объявлял: «Сегодня мы будем решать РАСЧУДЕСНЕЙШЕЕ УРАВНЕНИЕ!»

Строг был неимоверно. Рядом с отметками в тетради порою были рецензии чуть не на полстраницы, которые начинались так: «Прекрасно!», «Чушь!», «Кошмар!», «Молодец!». Он обладал огромной эрудицией и мы ловили каждое его слово, названия книг, авторов, что он упоминал. Он и выглядел необычно – очень худой, быстрый, выглядел намного старше, чем ему было, и в тоже время молодой, задиристый. Откуда-то мы знали его судьбу, хотя вслух это не обсуждали: тринадцать лет лагерей, реабилитация, в Ульяновск он попал как в один и «разрешенных» городов.

С Борисом Иосифовичем мы дружили и после окончания школы. Однажды подарили ему радиоприемник, и он насторожился, говорил, что кто-нибудь подумает, что он слушает западные радиостанции. Видимо, внутренний страх остался в его душе навсегда.

Последние два года наш класс стал особенно сплоченным. Мы организовывали тематические вечера, субботники, митинги, играли в драмкружке, участвовали в ремонте школы… В школу могли прийти по своим общественным делам когда угодно, даже поздно вечером. И почему-то никаких запретов на это у директора не было. Видимо, у нас был особенный директор, если нам казалось, что мы все можем сами. А может, тогда это было у всех?

А еще у нас был клуб юных коммунаров. И были мы счастливы в этом школьном братстве. Проводили областные слеты, оказывали помощь сельским школам. Заработали деньги и поехали на слет коммунаров в Ленинград. Свои впечатления о том, как влияют на нас и на наших сверстников коммунарские дела, мы посылали в отдел «Алый парус» «Комсомольской правды».

В клубе были законы, которые и до сих пор нам кажутся важными:

• Наша цель – счастье людей!

• Живи для улыбки товарища!

• Все творчески, иначе зачем?

• Что в твоих делах хорошо, что плохо, что нужно сделать, чтобы стало лучше?

И много пели. Высоцкого, Визбора, Окуджаву, Городницкого, Кукина… Эти песни остались с нами, их поют наши дети и даже внуки.