Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)

Хорошая была учительница. Моя мама только один раз с ней поругалась – это когда меня оставили после уроков осваивать кеттельный шов, который у меня никак не получался, но которым в те времена должны были уметь шить все девочки. Склоняясь очками к лоскутку, я сопела, пытаясь освоить это мудреное дело, и уже сильно опаздывала на урок в музыкальную школу. Моя мама ворвалась в класс, за две секунды оценила ситуацию и взорвалась: «Моя дочь в худшем случае будет слепым музыкантом, но никак не белошвейкой!» На этом вопрос необходимости познания кеттельного шва был закрыт, а особенности характера моей мамы Мария Антоновна запомнила надолго.

В нашей школе первый этаж полностью принадлежал начальным классам. Второй и третий этажи были обиталищем старшеклассников – от четвертого до десятого.

Помню, у нас были вожатые. Сейчас нет такой роскоши. А мы были просто счастливы, когда к нам в класс с верхних этажей спускались небожители. Из всех вожатых больше всего запомнилась девочка Наташа. Высокая, крупная, с тяжелой длиннющей косой, перекинутой через плечо, с печально-меланхоличным выражением лица, она мягко улыбалась нам и гладила по головам. Через семь лет, когда трагически погибнет Виктор Цой, пионервожатая Наташа выбросится из окна восьмого этажа под звуки песен группы «Кино».

В третьем классе нас начали принимать в пионеры. Принимали порциями, в зависимости от степени заслуг перед Отечеством. Я попала во второй поток.

В третьем классе я уже отлично понимала время по стрелкам, не опаздывала на уроки в музыкальной школе – а на церемонию приема в пионеры опоздала. Я ворвалась в актовый зал, набитый до отказа школьниками, поняла, что все, кроме меня, уже пионеры, и стала пробираться между рядов к сцене, громко бормоча извинения и испуганно хныкая.

В результате в пионеры меня принимали отдельным потоком – совершенно одну. Глотая слезы и отчаянно краснея, я промямлила слова клятвы, мне повязали галстук и отпустили под всеобщие смешки зала.

Но испуг и горечь прошли, а осталась гордость от того, что и я теперь принадлежу к клану избранных. Не застегивая пальто, я шла из школы домой, чтобы все видели – я пионерка, я взрослая. Буквально через четыре года этот галстук будет заброшен мной, как и другими одноклассниками, за диван – пионерская организация загибалась у нас на глазах.

Все хорошие воспоминания, связанные со школой, закончились вместе с окончанием третьего класса. Четвертый класс открыл для нас двери закрытых ранее территорий второго и третьего этажей. Но вместе с этим мы получили вместо одной учительницы дюжину новых, у каждой из которых были свои тараканы в голове. Под каждого нужно было подстроиться, найти с ней контакт.

Классная нам досталась кошмарная. Терзаемая симптомами заболевания щитовидной железы, измученная непутевым мужем-алкоголиком, она срывала на учениках обиды всей своей жизни. Мы были «уродами, тупицами, идиотами». О головы особо непослушных мальчишек она ломала указки и большие деревянные треугольники, по которым чертили линии на доске. Ее предметом был немецкий, и этот каркающий язык гармонично дополнял образ нашего классного руководителя. Мне повезло – я учила английский язык.

Учительница русского языка и литературы была педантична в своих методиках преподавания, не отступала от инструкций и от нас требовала того же. Малейшее отклонение от формулировки правила правописания или идейной мысли литературного произведения каралось неудовлетворительной оценкой. Раздавая упреки в том, что мы, как всегда, плохо усвоили материал, для нее было нормой подойти к зазевавшемуся ученику и опустить на его голову стопку учебников, которую она держала в руках.

Учитель химии тоже был ярким экземпляром. Ростом в полтора метра, он покрывал нехватку сантиметров длиннющей деревянной указкой, которой тыкал в наши спины и стучал по голове. Да, методика вколачивания наук в прямом смысле слова тогда была актуальна.

Учительница черчения была совсем молодой хорошенькой выпускницей педагогического института. Как и в любом классе, у нас были отпетые хулиганы, для которых любимым развлечением было вывести чертежницу из себя хамством и наглостью. В отличие от других учителей, чертежница с нами не дралась, а просто выбегала из класса со слезами на глазах.

Физичка была милой старушкой, страдающей провалами в памяти, чем мы нагло пользовались. Поставив кому-то двойку в журнал, она тут же забывала за что, и можно было подойти к ней на следующем уроке и заверить, что двойку поставили по ошибке, на самом деле материал был отвечен на четверку, и физичка согласно исправляла плохую оценку.