Школа жизни. Честная книга: любовь — друзья — учителя — жесть

Я ничего ему не сказала, да и вообще довольно быстро забыла об этом незначительном событии. А Костя мне скоро разонравился, кроме того, он подрался, и его тоже пересадили на «камчатку». Открытка же долго валялась в старых бумагах в пузатом бабушкином ридикюле. Иногда я натыкалась на нее, когда приезжала из Москвы и искала какие-то документы: то свое свидетельство о рождении, то мамино свидетельство о смерти…

Годы прошли, времена изменились, замелькали города и страны. Мы все выросли, у нас у каждого за плечами свой багаж, свои победы, свои воспоминания и надежды, и я не знаю, где сейчас Костя Сплендор, обогативший мой лексикон, и где аккуратненький, в галстучке Лобза Спартак, и Вова Ружицкий, и Саша Ахметов, и как сложились их судьбы, живы ли, здоровы или одиноки и несчастны. И та открытка с тюльпанами и надписью «Дорогая Бредун!» потерялась. А жаль. Это было первое и, возможно, самое искреннее и настоящее объяснение в любви, которое я когда-либо получала.

Александра Сулимина Когда уходит детство

В 1978 году я училась в четвертом классе, когда умерла моя бабушка – отцовская мать. В тот год мы учились во вторую смену, родители были на работе, и я, оставшись без бабушкиной опеки, кое-как позавтракав, на весь день убегала на улицу гулять. Я боялась оставаться дома, потому что выросла в большой семье и больше всего боялась одиночества.

Не знаю, куда занесла бы меня «вольная жизнь», только за год я из круглой отличницы превратилась в твердую хорошистку с одной пятеркой по пению. Музыкального слуха у меня сроду не было, я просто тихо сидела и широко раскрывала рот, когда остальные в классе пели.

Ужаснувшись, мама перевела меня в среднюю школу № 618 города Зеленограда, где много лет работала учительницей.

Первого сентября мама тащила меня в школу, как деревенскую козу на веревке. Я брыкалась, плакала, но мама была непреклонна. Так я попала под ежедневный мамин надзор. Сначала мне нравился повышенный интерес со стороны одноклассников к моей скромной персоне. Еще бы – дочь учительницы и классного руководителя. Во времена моего детства пятиклассники еще уважали учителей, через год-другой это проходило, и начиналась неравная борьба: учителя – ученики. Конфликты с мамой автоматически ударяли по мне, становилось все тяжелее приходить в школу, и я находила любой предлог, чтобы остаться дома.

В шестом классе зимой среди года к нам пришла новая девочка. Мама меня заранее предупредила, что Маша – дочь нашей школьной учительницы по биологии. Я не знаю почему, но ждала ее прихода с затаенной надеждой.

Она вошла в класс – маленькая, пухленькая, с острым вздернутым носиком и конским хвостом из пшеничных волос. В руках у нее был набитый портфель из коричневой кожи. «Отличница», – с презрением бросил кто-то из мальчишек.

Машу посадили вместе с нашим толстяком-весельчаком Стасиком. Он целый урок старался, развлекал ее анекдотами, за что оба получили по колу от нашей русички. Правда, Машка потом мне рассказала, что ее это совсем не расстроило. Это был первый кол в ее жизни и первый мальчик, который обратил на нее внимание. Стасика с Машей сразу рассадили: ее – за мою парту, а его, в наказание, – к нашей отличнице Гавриковой.

Мы сразу же подружились с Машей, часами гуляли, ждали наших мам после уроков, просиживали в библиотеке и доверяли друг другу свои секреты.

В конце года на нашу школу выделили одну путевку в знаменитый «Орленок» на Черном море. Я догадываюсь, каких трудов маме стоило добиться этой путевки для меня. Радость моя омрачалась угрызениями совести: я знала, что моя подруга учится не хуже меня, но отказаться от путевки в ее пользу не хватило смелости. И, честно сказать, очень было жалко отказаться от давней мечты – побывать в «Артеке» или в «Орленке».

Одним словом, жарким июльским летом с такими же счастливчиками я сидела в плацкартном вагоне поезда Москва – Туапсе и с нетерпением ж дала приезда в лагерь. Этот был год московской Олимпиады. По Москве ходили слухи об ожидающихся терактах и об иностранцах, которые в жвачку добавляют толченые лезвия, чтобы отправить на тот свет как можно больше советских детей. Поэтому детей из Москвы в «Орленок» отправляли очень много.

За окнами уже показалось побережье, в вагоне было солнечно, все были в приподнятом настроении. Наша сопровождающая начала зачитывать списки: кого распределили в какую дружину. Тех, кто постарше, направляли в «Комсомольскую» и «Солнечную», остальных – в «Звездную» и «Стремительную». Я очень хотела попасть в «Звездную», так как с детства зачитывалась рассказами о космонавтах, биографию Циолковского знала почти наизусть и, чего уж скрывать, мечтала побывать в космосе. Но меня определили в «Стремительную». Я расстроилась, но промолчала. В вагоне большинство ребят было из районных пионерских штабов, в том числе из нашего района. В школе учителя всегда ставили нам их в пример, мы же их тихо ненавидели: они были заносчивыми, и дружить с ними никто не хотел.