Школа жизни. Честная книга: любовь — друзья — учителя — жесть

Слюна летела у нее изо рта, красивая шаль съехала с плеч и упала на пол. Краем глаза я видел, как дежурные подхалимы уже хотели подбежать и поднять шаль. Но испугались свирепого взгляда, которым она обвела весь класс после грозной речи. Большая грудь ее высоко вздымалась, дышала она громко и хрипло. Потом рухнула на стул, достала платочек из сумочки и вытерла лоб.

Я стоял возле парты и молчал. Удивительно, но я, обычно умиравший от страха и от половины подобных слов, был спокоен и смотрел на висящую на стене карту битвы под Москвой, вспоминая все книжки, прочитанные на эту тему. Она была права и не права. Но мне уже было в тот момент все равно. Я пошел до конца. Слава богу, у нее хватило ума не выгнать меня с урока: история-то была здесь не при чем. Зная ее характер, я прочитал параграф не один раз, а два, чтобы, если меня вызовут к доске, материал отлетал у меня от зубов. Но в глубине души, немного изучив за два года ее поведение, я сильно сомневался, что в таком состоянии она меня вызовет. Слишком была гордой и ставила себя выше какого-то сопливого мальчишки. Она успокоилась, усадила меня, огласила результаты Ленинского зачета и неожиданно, не спрашивая домашнего задания, стала давать новый материал.

Это был чуть ли не единственный случай за все мои десять лет школы, когда я чувствовал свою правоту и нравился себе за этот поступок. Вся остальная жизнь школяра состояла из страха, комплексов, переживаний, слез и всего остального чувственного дерьма, которое можно было назвать одним словом, отбросив восторженные слюни по поводу чудесных школьных лет, – унижением.

Прошло еще семь лет.

Виктория Богуславовна сдержала свое слово. За Ленинский зачет я получил два балла, и оставшиеся несколько месяцев школы меня поносили за это, одновременно вручая грамоты и подарки за общественную работу, что было постоянной темой для местных шутников, и не только в моем классе. По истории в аттестат я получил «четыре», хотя знал предмет на «пять с плюсом». В том числе и по этой причине поступил не туда, куда хотел, а куда смог. Окончил институт, отслужил в армии и неожиданно на одном из оживленных городских перекрестков столкнулся с Викторией Богуславовной. Я торопился, нервничал и хотел сделать вид, что ее не вижу. Но она заметила меня и закричала:

– Виктор, Виктор, Виктор…

Что мне оставалось делать? Я остановился, повернулся, подошел и поздоровался. Она еще больше располнела, тяжело дышала и опиралась на палочку. Ей было жарко в душный июньский день. Она посмотрела на меня своим тяжелым взглядом и сказала то, что я от нее никак не ожидал:

– Я знаю, ты женился. Поздравляю и желаю тебе счастья.

Больше я ее никогда не видел. Потом, через одноклассниц, я узнал, что умерла она в ужасных условиях. Старая, немощная, она не могла передвигаться из-за своей полноты и умерла в одиночестве. Грустно – друзей она так и не нажила…

И меня даже полвека спустя никак не отпустит обида от этого: «У, гнида…»

Татьяна Мирошник Если б было все равно, люди лазили б в окно…

1985 год. Выпускные экзамены в харьковской школе № 17. История и обществознание. Длинный стол, за которым сидят Марк Аронович Коган, наш учитель истории, директриса и учитель-ассистент. Перед ними тридцать три билета. В каждом по три вопроса. Захожу в класс в числе первых – я из хороших учениц. Беру билет. Переворачиваю: № 33… Подкашиваются ноги. Ни одного вопроса не знаю, но понимаю, что Марка Ароновича подвести не имею права. С замирающим сердцем иду за парту готовиться, сама не знаю к чему…

…Марк Аронович – яркая личность, удивительный учитель, фанатично преданный своему предмету. Уроки у него проходили как одно мгновение: интересно, увлекательно, с невероятными экскурсами, словно путешествия в прошлое. Но если кто-то пытался помешать ему вести урок, он устрашающе надвигался всей своей массой на провинившегося: «Я что-то не так сказал?!» Если ученик, отвечая, путался в датах и при этом хотел оправдаться, типа: не все ли равно, в каком году – в 1837-м или в 1838-м, глаза Марка Ароновича вспыхивали испепеляющим гневом. Звучала его знаменитая фраза: «Если б было все равно – люди лазили б в окно! Но ведь ходим…», – и весь класс хором добавлял: «…В двери!».

Острый на язык, он мог припечатать к стене любого. Была у нас в классе девочка, которая всегда терялась, когда выходила к доске. Ее ответы были похожи на какое-то блеяние. Марк Аронович вызывал ее к доске так: «Отвечать будет наша Козочка…». Так это прозвище к ней и приклеилось. Козочка представляла собой девушку 52-го размера, медленно плывшую между рядами парт к доске. На уроках Марка Ароновича все устные ответы – у доски, лицом к классу. С места отвечали разве что совсем кратко – «да» или «нет». Однажды Козочка опростофилилась. Наспех прочитав несколько строк в учебнике, стала отвечать: «Петр Первый боролся с ворами, взяточниками и конокрадами…» Марк Аронович, подняв брови, удивленно взглянул на ученицу:

– Повтори, пожалуйста!