Школа жизни (СИ)

Я старалась прочувствовать атмосферу готовки, но у меня не получалось, мне просто хотелось встать напротив окна и простоять так несколько часов. Это было для меня привычным образом жизни, который мне привили и это успокаивало меня. Когда я молчала и не проявляла никаких эмоций, мне казалось, что я в безопасности. Катерина никогда нас не трогала, когда мы стояли, только в свободные часы после обеда или ужина, но никогда во время именно этого процесса. Вспомнилась одна передача в которой рассказывали над издевательствами над животными. Люди издевались над животными, дрессируя их. Они ставили петуха на металлический поднос, включали музыку и начинали нагревать поверхность металлического подноса снизу зажигалкой. Петух, чувствуя боль, начинал поднимать лапки, чтобы избежать ожогов и боли. Потом музыку выключали и переставали нагревать поднос. Так они делали очень долго, пока у животного не появился рефлекс. И когда снова включалась музыка, петух, ожидая боли, начинал поднимать лапки. Со стороны это выглядело смешно и людям нравилось, но никто не знал чего это стоило бедному животному. Вот так и с нами. Катерина наказывала нас, когда мы сидели или говорили, даже когда двигались, но зато когда мы просто бесцельно стояли она нас не трогала. Это и был рефлекс к выживанию. И сейчас, в окружении таких же людей, как я мне было некомфортно, поскольку казалось, что вот — вот откроются двери и войдёт рассерженная Вампирша, которая снова накажет нас.

— Сыпь, — вырывая меня из раздумий, скомандовала женщина. Я тут же проморгалась, прогоняя воспоминания и начала медленно засыпать муку в чашку с водой и яйцами.

— Стоп! — сказала она и я прекратила сыпать. Джил погрузила свою правую руку в эту смесь и начала её мать и перемешивать. Это было очень… занимательно. Интересно наблюдать, как из одного состояния эта гуща превращалась в другое. Мне почему-то тоже захотелось вот так вот с улыбкой готовить что-то. Наверное, это что-то ведьмовское, потому что раньше я не чувствовала подобной тяги к готовке. Но Эмма говорила, что я могу готовить зелья, значит всё, что я приготовлю будет обладать какой-то целебной или наоборот пагубной силой? Нужно обязательно спросить её об этом.

Нора до сих пор что-то мешала в своей кастрюле, стоя около плиты, а скромная Рэбекка спокойно резала овощи рядом со мной. Миа скакала по кухне что-то напевая, превращая кухню в нечто очень похожее на балаган. Она скакала из угла в угол, но меня это не раздражало, наоборот я наблюдала за ней с искренним интересом. Забыла, что дети могут быть такими… гиперактивными.

— Насыпай, — услышала я и автоматически наклонила пачку с мукой. Неужели им позволили жить тут семьёй?

— Хватит, — сказала Джилл и я свернула пакет в вертикальное положение не отрывая глаз от смеющейся девчонки. Нора с неодобрением посматривала на неё, но молчала, а Рэбекке казалось вообще было всё равно, она улыбалась чему-то своему. Странный коллектив хотя я помню вроде ещё одну девушку. Шатенка с волосами до середины спины кажется её глаза были зеленоватого оттенка. Где она? Может вместе с Амис прибирают дом?

Я уже хотела задать Джилл пару вопрос, но неожиданно дверь резко распахнулась громко стукнувшись о стену. От неожиданности я вздрогнула и рассыпала немного муки на стол. Остальные тоже замерли, удивлённо подняв головы. На пороге кухне стоял Он. Это был он. Арчи стоял в спортивных штанах, ни футболки, ни обуви на нём не было. Он бегло осмотрел нас и в тот момент, когда наши взгляды встретились меня словно током шандарахнуло. Глаза открылись чуть более широко, руки замерли, а тело словно одеревенело. Сердце с силой билось у меня в груди, отдаваясь шумом в ушах. Я чувствовала страх, неловкость, злость и в конечном итоге стыд. Вот он, у себя дома, а я стою вся в муке на его кухне, стараясь не потерять контроль над эмоциями. Мне хотелось одновременно и обнять его и ударить. А ещё мне хотелось плакать. Злые слёзы начали подступать к глаза, опаляя их, но я тут же отдёрнула себя. Нельзя. Ни в коем случае! Он не должен видеть моих слёз, никто не должен. Меня трясло и я просто не знала, что делать. Он был ходячим напоминанием о том, что у меня когда-то была нормальная жизнь подростка со всеми минусами и оговорками. Но она была, а сейчас её нет. Ничего нет. И меня уже тоже нет. Той меня уже давно не стало. В тот день, когда на моих руках умерла малышка, вместе с ней умерла и я. Моё понимание изменилось, ценности и устои сменились обычным желанием выжить. Теперь не было стыда, чтобы выполнить какую-нибудь гнусную просьбу, я была готова унизиться, только чтобы остаться в живых. Мораль ушла из моего сознания, уступив место чувству самосохранения, который толкал меня на любые действия, лишь бы выжить.