Школяр

Физические нагрузки на пределе возможностей, конечно, помогли, но не сказать, чтобы очень сильно. Контрастный душ, принятый после тренировки, тоже взбодрил, но не успокоил. Так что на завтрак я выдвинулся мрачным, как грозовая туча, и всю дорогу до столовой мечтал на ком-нибудь сорваться. Увы, с этим не свезло: никто из школьных авторитетов так на пути и не попался, а мелкая шушера продолжала ждать то ли выписки «медвежат», пострадавших «по моей вине», то ли разборок с Прыщем в пятницу вечером, вот инициативу и не проявляла.

Я попробовал похамить — вломился в столовую одним из первых, снял пиджак, нагло повесил на спинку самого козырного кресла и только после этого встал в очередь. Народ проигнорировал и этот вызов. Хотя смотрел, как на самоубийцу, и ждал появления авторитетов. Я тоже ждал. Лишние десять минут после вкусной и сытной трапезы. Потом вспомнил, что к первому уроку тут просыпаются не все, понял, что теряю время зря, и вернулся в свой жилой блок. Там почитал конспект Ледицкой и пришел к выводу, что эта женщина училась как бы не добросовестнее меня: практически каждый абзац текста сопровождался комментариями, отсылками на другие источники, схемами и выводами, сделанными во время личных экспериментов. От файла оторвался только благодаря сработавшей напоминалке, очередной раз пострадал из-за того, что вынужден тратить море времени впустую, и быстрым шагом вышел в коридор. А уже без одной минуты девять перешагнул через порог кабинета русского языка и литературы, залюбовался невероятно густой рыжей гривой, узкой талией, аппетитнейшей задницей и красивейшими ножками училки, которую, кстати, видел в первый раз.

На последних трех метрах «дистанции» уставился в окно, добрался до своей парты, сел, посмотрел на мисс-Вселенную спереди и с трудом удержал лицо — с этого ракурса она вызывала не интерес, а омерзение! Причем не выдающимися надбровными дугами, мясистым носом и тяжелым подбородком, а крайне неприятным расположением мимических морщин, брезгливо поджатыми тонкими, практически бесцветными губами и взглядом, в котором читалось глубочайшее презрение ко всему на свете, кроме себя-любимой!

Пока я отходил от эмоционального шока, эта особа успела посмотреть на часы, переместиться за кафедру, повернуться к классу всем корпусом и одарить учеников змеиной улыбкой:

— Мне надоело слушать ваше блеяние, и сегодня я от него отдохну…

Судя по тому, что после этих слов раздался многоголосый стон, она изрекала нечто подобное не первый раз, и мои одноклассники знали, о чем вот-вот пойдет речь.

Как выяснилось буквально через секунду, с этим выводом я не ошибся:

— Сегодня у вас в программе сочинение. А темой будет…

Тут она, издеваясь, выдержала длинную паузу, а затем реально удивила оригинальностью названия наших будущих трудов:

—…ну, скажем, «Логические нестыковки в поведении второстепенных персонажей романа „Четыре дня в аду несбыточных надежд“»!

Пока класс вешался, Инна Переверзева дисциплинированно подняла руку, дождалась разрешающего кивка и хмуро поинтересовалась, можно ли будет пользоваться первоисточником.

Учительница презрительно поморщилась, сделал вид, что размышляет, а потом «проявила великодушие»:

— Если проблемы с памятью и мозгами, то так и быть, пользуйтесь. У вас два часа на все про все и… информация персонально для новенького: в моем классе установлена система контроля траффика любых электронных приблуд, так что не тратьте время на поиски живых или программных «помощников»!

Я пропустил это дополнение мимо ушей, ибо учился не ради оценок, соответственно, все задания наставников делал самостоятельно и предельно добросовестно. Не стал тянуть и с началом работы: включил личный терминал, создал новый документ, впечатал в него название, появившееся на большом экране за спиной Агнии Пантелеймоновны, и выписал в отдельный столбик имена второстепенных героев произведения. Пока восстанавливал в памяти, чем себя проявил каждый отдельно взятый, и разбирался в мотивациях, успел заинтересоваться предложенной темой и… сел на любимого конька сводного братца, то есть, принялся придираться ко всему и вся. А минут через сорок, оглядев список недоработок «великого» Николая Лапина, внезапно вспомнил язвительный отзыв Якова Скрябина, единственного литературного критика, с мнением которого считался наш наставник по русской словесности:

'Талант? Бесспорно: сердце стыло

от вязи слов и ритма чар…

…два дня. И Коле надоело!

…но так хотелось гонорар…'