Выносить сор из избы они были не готовы, поэтому объяснили, что школа-интернат — это одна большая и очень дружная семья, что внутренние проблемы этой семьи решаются коллегиально, и что моя тоже решится.
Я сделал вид, что поверил в эту чушь, «не услышал» просьбы дать слово, что обязательно сохраню чрезвычайное происшествие в тайне, перетерпел еще одну лекцию, а ровно в девять напомнил директору о том, что мне пора на уроки.
Он посмотрел на дорогущие «Хибины», отправил СБ-шника опрашивать «пострадавших», а затем решил лично познакомить меня с восьмым классом. Я, естественно, не возражал — последовал за ним, по крытому переходу дошел до учебного корпуса, прокатился на лифте аж до второго этажа, прогулялся по коридору и «под конвоем» вошел в кабинет истории.
Пока Извольский рассказывал моим одноклассникам душещипательную историю об очередном талантливом беспризорнике, твердо решившем стать на путь исправления, и не где-нибудь, а именно в их интернате, я разглядывал всех, на кого падал взгляд. Первым делом изучил преподавателя и пришел к выводу, что он мне не нравится. Как отсутствием внутренней уверенности в себе, так и всем остальным, начиная с фигуры и заканчивая осанкой.
Потом пересчитал его учеников, удивился тому, что на восемь парней приходится аж десять девчонок, решил, что мои прежние представления о беспризорниках очень далеки от действительности, и был вынужден отвлечься от анализа увиденного из-за требования директора сказать несколько слов о себе.
Сказал. Штук десять. С онежским говорком:
— Люблю учиться. В тишине и одиночестве. Не люблю, когда отвлекают.
— Неожиданный ответ… — криво усмехнулся учитель и решил подколоть своих подопечных: — Как видите, этот юноша, в отличие вот вас, не стесняется признаваться в том, что вы почему-то считаете слабостью!
Первыми прыснула русоволосая девчонка, сидевшая на второй парте самого дальнего ряда.
За ней ехидно ухмыльнулся тощий парень с наглой мордой, оккупировавший последнюю ближнюю. А потом захихикало порядка трети класса.
— Я сказал что-то смешное? — нахмурился преподаватель и получил не тот ответ, на который рассчитывал. Кстати, от «наглого»:
— Да, Яков Викторович: наш новый одноклассник любит учиться в том числе и тому, что вы презрительно называете мордобоем!
— И с чего вы это взяли?
— Видели!!! — хором рявкнула та часть ребят, которые относились ко мне условно положительно.
Вопль получился настолько громким, что Извольский был вынужден вмешаться:
— Тихо!!!
А после того, как веселье, наконец, прекратилось, заявил, что в столовой произошло недоразумение, что все его участники искренне раскаиваются и, вне всякого сомнения, больше не будут. Слава богу, требовать у меня подтверждения этого бреда благоразумно не стал — «вспомнил», что, по сути, срывает урок, коротко извинился перед подчиненным и легким толчком в спину отправил меня к первой парте.
Я бы предпочел сесть за последнюю. На всякий случай. Но они были уже заняты. Точно так же, как и все предпоследние. Поэтому я пересек класс и сел перед смешливой одноклассницей. Резонно рассудив, что вероятность удара в спину в этом варианте заметно ниже, чем во всех остальных.
После ухода Валерия Алексеевича преподаватель взял власть в свои руки. В смысле, посетовал на то, что я пришел на урок слишком поздно и не слышал первой трети его рассказа, рекомендовал вечерком прочитать учебник и стал бредить на тему руководящей и направляющей роли христианской церкви в развитии магии! Первые несколько фраз из его монолога я еще как-то пережил. Но когда он на голубом глазу заявил, что без помощи ученых из духовных семинарий одаренные до сих пор пользовались бы плетениями типа учебного
— И с каким из моих утверждений вы не согласны? — уставившись мне в глаза, язвительно поинтересовался учитель.
Я пожал плечами и промолчал.
— Вам не хватает мужества озвучивать свои мысли?!
Не знаю, почему, но я взорвался, разом забыв про просьбы матушки и «Голоса» не выделяться: