Школьная бойня

– Я когда с ним познакомилась, то сразу увидела в нем вот этот внутренний протест. Его крутило от всего, что было общепринятым. Правда, раньше он еще хоть как-то сдерживался. Например, день рождения у Бегунова. Это учитель по физике, он уволился два года назад… ну я как пример привожу, ладно? Бегунов и Шлицман не особо ладили. Бегунов был высокомерным, считал многих учеников тупыми, а себя мнил недооцененным ученым, который вынужден прозябать… и так далее. Шлицман над ним откровенно посмеивался. Итак, день рождения. Замдиректора собирает на стол, чтобы после уроков поздравить именинника. Уже и подарок ему купила. Соответственно, деньги брала из личного кошелька и попросила возместить траты. Обычное дело, кстати. Все сдают деньги молча, а Шлицман заявляет, что для Бегунова он ничего делать не будет, а деньги вернет Тамаре Георгиевне только из-за того, что уважает ее труды. Она ему: «Как же так можно, Олег Алексеевич? Он же ваш коллега». Но Шлицман только поморщился и спрашивает: «А сколько я должен?» Замдиректора говорит, что собирает семьсот рублей за подарок и триста рублей за накрытый стол. Шлицман отдает ей тысячу рублей и говорит: «От меня подарок ему не дарите. Я сам бы ему ничего дарить не стал. А это вам за хлопоты». Ну и как вам такое?

– Непростая ситуация, – улыбнулся Гуров.

– Непонятная. Он вообще не ладил с людьми. К нему тоже мало кто обращался – а вдруг пошлет ненароком? Только с детишками Олег был настоящим. Добрым был, понимающим. Моих первоклашек, помнится, возил гулять на Патриаршие пруды, читал им там отрывки из «Мастера и Маргариты», сценки на набережной разыгрывали. Прохожие умилялись: как это мило, но разве дети могут понять Булгакова? А Шлицман отвечал, что дети все понимают с самого рождения, только сами не знают об этом.

С ним было интересно вне стен школы, но как только он оказывался внутри нее, то сразу менялся. Ходил с таким видом, словно у него вечно болит живот – слегка нагнувшись вперед. Зато в класс заходил с восхитительно прямой спиной…

– Он всегда был таким?

– Нет же, говорю вам, – возразила Арефьева. – Он был проблемным человеком, с этим не поспоришь, но с ним хоть как-то можно было общаться. Но в сентябре прошлого года все стало совсем плохо. За месяц до этого у него умерла жена. Оказывается, она несколько лет тяжело болела, но об этом никто не знал. Он отправился в отпуск с нашими детьми, а когда вернулся, то ей оставалось жить совсем чуть-чуть.

– И вам об этом не рассказал?

– Со мной он поделился, но просил не болтать. А я разболтала. Потому что считаю, что об этом коллеги должны были знать. Шлицман потом со мной неделю не разговаривал. Позже оттаял, конечно, когда я ему все объяснила… Как бы вам поточнее сказать… Я бы назвала его социальным мучеником с тонкой и ранимой душевной организацией. Пусть это прозвучит как сарказм или как готовый диагноз, но за этими холодными острыми словами стоит настоящая человеческая трагедия, а еще ум, честность и абсолютная преданность своему делу. Он был несгибаемым и очень принципиальным. Таких терпеть не могут, им всегда трудно в обществе.

Выпалив все то, Ольга Игоревна на мгновение прижала ладонь ко рту, но быстро взяла себя в руки.

– Что-то произошло прошлым летом, – пробормотала она. – Что-то, что сломало его окончательно.

– Он с вами, конечно, не поделился?

– Нет, – покачала головой Арефьева. – Несмотря на то что называл меня по имени и в редких случаях мог признаться, что, например, не выспался ночью, или попросить таблетку от головной боли. Про жену рассказал мне сам, я его о личной жизни даже не спрашивала. А я, дура, из лучших побуждений слила его тайну коллегам. Но я правда хотела как лучше.

Вентилятор внезапно издал странный звук, который можно было бы назвать утробным, и затих. В комнате резко установилась звонкая тишина.

– Перегрелся. Скоро заработает, – объяснила Арефьева. – Умная штуковина, которая живет наперекор своему создателю.

– Или по задуманному создателем сценарию, – добавил Гуров.

– Но я не создатель, поэтому мы с вентилятором вечно удивляем друг друга, – слабо улыбнулась Арефьева.

– Прошлым летом, как вы сказали, учитель истории овдовел, – напомнил Лев Иванович. – Его могла подкосить смерть жены. После этого он очень изменился. Я все правильно понял?

Арефьева приложила ладонь к корпусу вентилятора и тут же отдернула руку.