Школьные годы

Миша Домбаев не ошибся: ему пришлось держать ответ перед классом. В тот же вечер мальчишки устроили ему и Сережке «темную», а класс объявил бойкот.

Нет ничего страшнее одиночества. Это испытали на себе Миша Домбаев и Сережка Петров. Школа стала им чужой, а товарищи — враждебны. Жизнь в эти дни казалась им неприветливой и суровой, Погорюй — тесным и надоевшим.

Сережка с Мишей стали теперь неразлучными, но что из этого? Вся школа, все жители Погорюя знали, что класс объявил им бойкот. Сверстники показывали на них пальцами и кричали вдогонку: «Эй, прокаженные!» Малыши, которые становятся опасными и несносными, когда могут чем-то подразнить старших, бегали за ними стайками и кричали: «С вами все молчат, с вами все молчат!» А взрослые сочувственно расспрашивали, что случилось.

Молчание товарищей было страшнее всего. Одноклассники не замечали Сережи и Миши.

Однажды на перемене дежурная десятиклассница обвела взглядом пустой класс, из которого еще не вышли эти двое, и сказала:

— Ну, все ушли. Открываю! — и полезла на подоконник к форточке.

Никита Воронов составлял список желающих ехать в воскресенье в город на оперу «Аида». Он переписал всех по партам и пропустил ту парту, за которой сидели Миша и Сережка. Даже на школьный воскресник они не были допущены.

Юноши и девушки мстили им за измену классу. И в своей мести класс был жесток.

Сережа переносил бойкот, в общем, спокойно. После школы, как всегда, он удалялся в свой выселок и остаток дня торчал на коневодческой ферме, около Урагана. А Мише деваться было некуда, и он совсем извелся.

Как всегда, бабка Саламатиха была в курсе переживаний внука. Но и она тут стала в тупик.

Однажды в предвечерний час, когда голубеет белый снег и белым становится голубое небо, бабка Саламатиха несла на коромысле воду из колонки, которую этим летом построили напротив сельпо. По дороге она встретила Митяя Звонкова. Шел Митяй медленными, широкими шагами, одет был в узкий, не по его могучим плечам овчинный тулуп, перехваченный солдатским ремнем. Тулуп под мышкой лопнул, на спине расползся. Из дыр выглядывали клочки серого меха. На ногах Митяя были надеты перевязанные в щиколотках оленьи унты с голенищами, вышитыми разноцветным бисером, и с кисточками на пятках. Унты приводили в восторг погорюйских малышей.

— Постой-ка, богатырь! — сказала Саламатиха, ставя на снег синие эмалированные ведра.

Митяй неохотно остановился.

— Что это вы Мишатку со свету сжить захотели? — подбоченившись и наступая на Митяя, заговорила басом Саламатиха. — Проучили — и хватит! Так нет, душу вытрясти хотите!

— Как класс, так и я, — добродушно глядя на Саламатиху ласковыми глазами, ответил Митяй. — Он сам против всего класса пошел.

— Вот я и говорю: проучили — и хватит! Ты там дружкам-то подскажи, а то они меры не знают.

Саламатиха легко наклонилась, подхватила плечом коромысло, поднялась и, плавно покачиваясь, направилась к дому.

— Ладно, подскажу, — сказал ей вслед Митяй.

По своей душевной доброте он давно уже жалел Мишу и Сережку. И наконец решил вступиться за них.

В этот день Зина Зайцева находилась в особенно возбужденном состоянии. Накануне она изрядно побродила по тайге со своим дядей, известным охотником района. Настреляли белок и зайцев, а Зине удалось даже убить горностая. Полдня кружил он девушку между деревьями, но провести не сумел. Выстрел был сделан мастерски, в голову. Шкурка осталась неповрежденной.

За день, проведенный в тайге, загрубел на холоде Зинин круглый вздернутый носик, обветрились щеки. Весь класс — да, пожалуй, и вся школа — уже знали о горностае. Ивашка Зайцев, младший братишка Зины, притащил горностая в школу, и белоснежный зверек с откинутой головой и бусинкой-глазом, с вытянутыми лапками и свешенным черным хвостиком переходил из рук в руки, из класса в класс.

Имя Зины повторялось с одобрением и завистью. Кто-кто, а погорюйские школьники знали, как трудно выследить горностая и что значит выстрелить в голову, не повредив шкурки!

Итак, Зина Зайцева стала героем этого дня. Перед уроком она вбежала в класс со словами:

— Ура, ребята, ура!

Все с любопытством навострили уши, а некоторые вскочили с парт и окружили старосту.

— В школе организован кружок танцев! Садитесь, я буду подходить ко всем по очереди!

Зина взяла карандаш и тетрадь и быстро пошла между рядами. Записывались больше девочки, но в списке оказались и мальчики. Мимо парты Сережки и Миши Зина прошла не задерживаясь.

— Слушайте, ребята, — вдруг сказал Митяй, — докуда мы будем обходить Домбаева и Петрова? Проучили — и хватит! Меры не знаем! — повторил он слова Саламатихи.

— Ишь, защитник нашелся! — возмутилась Зина.

— За предателя заступаешься! — крикнул Иван. Никита презрительно махнул рукой в сторону Сережки и Миши:

— Несознательные!

Миша наклонился над партой, уткнулся лицом в ладони и, не сдержавшись, заплакал перед всем классом.

— Не разжалобишь! — жестоко сказал Кирилл Ершов.

— Что же, вы их до конца учебного года на бойкоте держать станете? — возмутился Митяй. — Да они уже все поняли. Вот расскажу в райкоме комсомола, как вы тут хозяйничаете!