Школьные годы

Есть такое понятие: писательский долг. Этот долг вроде общий для всех, кто сделал свою жизнь профессией рассказывать людям о жизни и смерти других людей. И все же каждый писатель понимает свой долг по-разному. В. Тендряков видит свой долг в том, чтобы находить и вскрывать отрицательные явления нашей жизни, не развенчав которые, не одолев трудно, а порой и невозможно — он в этом уверен! — двигаться вперед. А. Кузнецова видит свой долг в другом. Она ищет в жизни положительные явления, с тем чтобы, поведав о них, зажечь читателя жаждой быть похожим на тех, кого она ставит в пример, на кого, по ее убеждению, надо равняться. Герой повести «Честное комсомольское» погибает. Трагический факт. Но под пером А. Кузнецовой он становится фактом оптимистическим. Жизнь и смерть ее молодого героя оставили след на земле.

Что же оставил людям Саша Коновалов — десятиклассник, комсомольский секретарь Погорюйской школы? Что мог вообще им оставить этот только начинавший жить человек, по сути дела, еще мальчишка? Разве что только память о том, что погиб на пожаре, спасая колхозное добро?

Поступок его, конечно, прекрасен, но один только поступок в переводе на язык литературы — это всего лишь один факт. Достоин ли этот факт того, чтобы, от него оттолкнувшись, написать целую повесть?

А. Кузнецова знала, что факт, каким бы он ни казался выходящим из общего ряда, не может существовать сам по себе, не являясь звеном в цепи связанных с ним фактов: то ли тех, которые его породили, то ли им самим порожденных. И, отыскивая, перебирая факты нащупанной ею цепи, она потянула ее от конца к началу. От гибели Саши Коновалова к тому, как он жил: как умел дружить, как умел любить, как умел-высоко нести звание комсомольца. Так родилась повесть «Честное комсомольское».

Не будем вслед за автором отмечать все звенья этой цепи. Выберем только те из них, которые связаны с борьбой Саши Коновалова за справедливость в отношении к учителю математики Александру Александровичу Бахметьеву.

Бахметьев — самый квалифицированный преподаватель Погорюйской школы. Он участвовал в десяти выпусках, и ни один из десятиклассников, кто поступал затем в вуз, не имел по его предметам на вступительных экзаменах ниже «пяти». Теперешние его ученики тоже хорошо успевают по математике, но не только за то, что учитель умеет передать увлеченность своим предметом, любят они его. «Мне кажется, что учитель для нас не только в классе учитель, особенно здесь, в селе, когда мы знаем каждый шаг друг друга. В Москве, конечно, не так. Там ушел из школы и затерялся в потоке людей… Есть учителя в школе, которые формально относятся к своей работе: отучат и уйдут домой, да еще, наверное, близким своим говорят: «Устал от ребят…» А у Александра Александровича вся жизнь заключается в школе. У него мы и дома постоянно бываем… У меня были трудные обстоятельства в жизни. Я и учиться начинал хуже. Никому из взрослых не рассказал бы, а ему рассказал, и он мне помог!»

Эти слова принадлежат Саше Коновалову. Сказаны они были тогда, когда Бахметьева заставили подать заявление об уходе из школы.

Это Бахметьева-то заставили? Самого любимого, самого лучшего учителя школы? В чем же он провинился?

А «провинился» он в том, что все ученики «помешаны на математике, ни в какие кружки не желают записываться, только в математический…». Впрочем, это только половина «вины». Вторая половина ее такова: еще в войну Бахметьев получил контузию, стал плохо слышать, а теперь и вовсе почти оглох.

Удивительно. Вменять в вину человеку то, за что — наоборот — его надо поощрять: мучимый недугом, Бахметьев сумел тем не менее так поставить преподавание своего предмета, что и во внеурочное время математика для ребят — «абсолютная монархия». По здравой логике здесь установить можно только одну связь между этими двумя пунктами «обвинения»: Бахметьев — мужественный человек и настоящий, прирожденный учитель, каких, кстати сказать, не во всякой школе отыщешь.

Это — по здравой логике.

Но существует логика и другая. По ней выходит: то, что школьники более, чем другими предметами, поглощены математикой, не заслуга Бахметьева, а порожденная его эгоистическими устремлениями тяжелая вина перед еще не окрепшими в своих взглядах на жизнь и пристрастиях молодыми людьми. Отдавая по милости их любимого преподавателя большую часть своего времени изучению математики, они не смогут стать гармоничными личностями, каковыми они обязаны быть, в соответствии с требованиями многочисленных распоряжений и директив, закончив десятилетку. И если ко всему этому такой вот преподаватель, не понимающий поставленных перед школой серьезных задач в деле воспитания молодого поколения, вдобавок еще и глух, то какие, товарищи, могут быть дополнительные вопросы? Все ясно: «Глухой человек не может преподавать».

Правда любопытная логика? А получила она свое «стройное» обоснование в голове Алевтины Илларионовны, завуча школы. Именно завуч «организовала» мнение о Бахметьеве в районо и в облоно, именно она вынудила учителя подать заявление об уходе.