Школьные годы

Впрочем, покончив с дипломом, Марина поставила крест и на науке вообще, и на литературоведении в частности. Она не ученый и быть им не может. Все ее так называемые статьи не в меньшей степени плод воображения и фантазии, чем стихи. Каждый раз, когда писала о Поэте, она писала только о себе — вот вывод! А отсюда и новое увлечение. Заканчивая институт, Марина решила заняться телевидением — тележурналистикой или теледраматургией. «Мне мало — только писать. Я должна участвовать в том, о чем пишу», — объясняла она это («теперь уж последнее») увлечение.

Только как быть с распределением? Марина жила в сплошных неизвестностях. Западов советовал идти в аспирантуру, но это опять наука. Были мысли о свободном дипломе, свободный — значит, иди куда хочешь. Но дадут ли, а если и дадут, то что с ним делать?. В конце концов Смусину все-таки направили в школу, и по дороге на телестудию (написала сценарий «Когда остановились карусели» — о том, как исчезают из жизни сказка и волшебство) она туда заглянула. Пришлось заглянуть.

Здание было новым, но его уже ремонтировали. Перепрыгивая через остатки снятых лесов, чуть не уронив куда-то в известь сумку со сценарием, Марина наконец набрела на средних лет женщину в забрызганном халате, та красила в белый цвет дверь туалета. Марина решила, что это завхоз, но ошиблась. Дверь красила завуч Ирина Васильевна Баранова.

— Ну, литераторы вам, конечно, не нужны? — спросила ее Марина.

Одетая в очень короткую белую юбку по последней моде и в очень легкомысленной кофточке, она надеялась, что не понравится завучу и та вдруг ее не возьмет. Ведь есть сила, которая ведет Марину по особому пути. Что-нибудь да случится. Не может же она и в самом деле стать из Мариночки Мариной Львовной. Однако, перестав красить дверь, завуч принялась расспрашивать Марину об институте (герценовский!) и о том, что молодой педагог умеет еще делать, кроме своего предмета.

— Думаю, что это-то я смогу, — показала Марина на дверь.

— Ну вот и хорошо. Будем оформлять документы, — завуч была невозмутима. И Марине пришлось пройти за ней в канцелярию.

Для жизни должны мы утехи находить,

Но для одних утех не должно в свете жить,

Не должно, чтоб они нас столь поработили,

Чтоб только лишь своей мы слабости служили, —

когда-то, еще в XVIII веке, писал ее Поэт.

И ПТИЦЫ ОПУСКАЮТСЯ НА ЗЕМЛЮ

Марина стала учительницей. «И этим сказано все», — говорила она теперь родным и знакомым. Пройдет месяц, кончится лето, и ей, от которой они так много ждали, придется учить детей русскому языку и литературе, проходить глаголы, приставки, суффиксы, изучать скучные, надоевшие «образы». Ее, умную, способную, взяли и распределили в школу. От одного этого можно зареветь… Впрочем, реветь-то как раз и не хотелось. Наоборот, интересно: а что же дальше? Марина по-прежнему была уверена, что все в ее жизни не случайно. Одни сразу достигают намеченных целей, другие, и их большинство, преодолевают на своем пути массу трудностей. У нее второй путь. Кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая, а «судьба, как ракета, летит по параболе». Что-то еще случится. «Мы еще прикурим от Солнца», — говорила она себе, оформляя документы.

Анкеты, справки, заявление — оказывается, это не так просто: поступать на работу. Сидя на стуле в канцелярии, Марина рассматривала набитые бумагами шкафы, чернильницы, дыроколы, папки-скоросшиватели. Приходили и уходили люди. Бесконечно стучала пишущая машинка. Приказы, отчеты, распоряжения. И наконец: ЗАЧИСЛИТЬ СМУСИНУ МАРИНУ ЛЬВОВНУ ПРЕПОДАВАТЕЛЕМ… АВГУСТА 1970 ГОДА. В этот момент ей по-настоящему стало страшно. Марина смотрела на сваленные в угол наглядные пособия, указки, стенды и вдруг с ужасом представила себе — нет, не то, как будет учить детей литературе: учить, даже по программам, Марина не боялась, программы нужны для того, чтобы их, программы, ломать! Страшно было видеть, а она уже видела, как запестрят на стенах эти роскошные стенды и плакаты — ни один из них, наверное, не сделан ребятами! — замелькают указки, загудят торжественные линейки и собрания. Марина панически боялась, стыдилась — короче, она не была создана для этого. Требовалось немалое усилие, чтобы взять себя в руки и уверенно повторить: «Мы еще прикурим от Солнца».