Школьные годы

Глядя поверх страницы, он думал, курил и, наконец до чего-то додумавшись, резко поднялся.

Прошел в комнату матери, взял там переносный телефонный аппарат и, путаясь в шнуре, направился к себе.

— Слушай, — весело окликнула мать. — А привел бы ты ее к нам? Ведь есть что вспомнить…

— Например?

— Ну как же. Забыл, как сам жаловался, что ее глазищи мешают тебе работать?.. Как уставятся молитвенно…

— Мама!

— Это что-нибудь да значило! Я уж не знаю, куда смотрел этот ее парень…

— Будет, мама, ты увлеклась, — перебил Мельников, рассерженно удивившись, и, потянув за собой телефонный шнур, ушел к себе, заперся.

— Нет, обязательно приведи! — в закрытую дверь сказала Полина Андреевна. — Скажи, я пригласила…

Разговор этот совсем взбесил Мельникова.

Он лежал и смотрел на телефон, стоящий на полу, как на заклятого врага.

Отвернется в книгу. Потом посмотрит опять… Пресек наконец сомнения, набрал номер.

— Алло? Алло? — отозвалась трубка, которую он отдалил от уха.

А после нелепо долгой паузы спросил:

— Скажите, что у вас сегодня?.. Это кинотеатр «Прогресс»?.. Нет? Странно…

Он надавил ребром ладони на рычаг, стукнул себя довольно чувствительно трубкой по лбу. Тот же номер набрал снова.

— Наталья Сергеевна, извините, это я пошутил по-дурацки. Мельников говорит… Дело в том, что мне захотелось позвонить, я видел, как вы уходили зареванная… Это вы напрасно, честное слово. Если из-за каждой паршивой вороны…

Но трубка остудила его порыв какой-то короткой фразой.

— Ах, сами… Ну добро. Добро. Извините.

Он лежит с закрытыми глазами. Резко обозначены морщины, впадина на щеке…

ПЯТНИЦА

Первый утренний звонок в восемь двадцать дается для проверки общей готовности. На него не обращают внимания.

Учительская гудит от разговоров, легко подключая к ним вновь прибывших, тем более что темы поминутно меняются.

Кто-то между делом спешит допроверить тетради: на них вечно не хватает времени…

— Вчера, представляете, просыпаюсь в час ночи не на своей подушке…

— Да что вы? Это интересно.

— Ну вас, Игорь Степанович, всегда у вас одно на уме… Просыпаюсь я головой на тетрадке, свет в глаза… проверяла, проверяла — и свалилась!

— Аллочка, имейте совесть! — так обращались время от времени к химичке Алле Борисовне, которая могла висеть на телефоне все внеурочное время. Она роняла в трубку какие-то междометия, томно поддакивала, скрывая предмет своего разговора, и это особенно возмущало учителей.

— Угу… Угу… Угу… — протяжно, в нос произносит Аллочка. — Угу… Висит за окном… Угу… В синенькой… Угу… Грамм двести.

Светлана Михайловна говорила с Наташей грубовато-ласково:

— Ну что такое стряслось? Нет, ты плечами не пожимай, ты мне глаза покажи… Вот так. И рассказывай. Ты не обижаешься, что я говорю «ты»?

— Нет.

— Еще бы! Здесь теперь твой дом — отсюда вышла, сюда и пришла, так что обособляться некрасиво…

— Я не обособляюсь.

— Вот и правильно! Раиса Пална, а вы что ищете? Транспортир? Большой деревянный? На шкафу.

И опять к Наташе:

— А чего бледненькая? С женихом поссорилась?

А кстати: неужели у вас ничем не кончилось? Ну, с Борей я имею в виду…

— Ничем. Ой, Светлана Михайловна, я еще журнал не нашла…

Мельников говорил в углу со старичком географом, который постоянно имел всклокоченный вид, оттого что его бороденка росла принципиально криво. Илья Семенович возвращал ему какую-то книгу и ругал ее:

— Это, знаете, литература для парикмахерской, пока сидишь в очереди. Он же не дал себе труда разобраться: почему его герой пришел к религии? И почему ушел от нее? Для меня это вопрос вопросов, а здесь это эффектный ход!..

Старичок географ смущенно моргал, словно сам был автором ругаемой книги.

Мельников замолчал. До него донесся сетующий насморочный голос учительницы начальных классов:

— И все время на себя любуются! Я им говорю: не ложите зеркало в парту! Ложат! Вчера опять ло-жили…

Мельников скривился и воскликнул:

— Послушайте! Нельзя же так!

Говорившая обернулась и уставилась на него, как и все остальные.

— Я вам, вам говорю. Вы учитель, черт возьми, или…

— Вы — мне? — опешила женщина.

— «Ложить» — нет такого глагола, голубушка, Таисия Николаевна! Не бережете свой авторитет, так пощадите чужие уши!..

Его минутная ярость явно перекрывала повод к ней. Он и сам это почувствовал, отвернулся, уже жалея, что ввязался. Учительница начальных классов издала горлом булькающий сдавленный звук и быстро вышла… Светлана Михайловна — за ней:

— Таисия Николаевна! Ну зачем, золотко, так расстраиваться?..

Потом была пауза, а за ней — торопливая разноголосица от потребности заглушить неловкость:

— Время, товарищи, время!

— Товарищи, где шестой «А»?

— Шестой «А» смотрит на вас, уважаемая… (речь шла о классном журнале).

— Лидия Иванна, ключ от физики у вас?

— Там открыто. Только я умоляю, чтобы ничего не трогали… Вчера мне чуть не сорвали лабораторную…

Светлана Михайловна вернулась взбудораженная, красная, сама не своя. Перекрыв все голоса, она объявила Мельникову: