— В общем, подговнял ты в тот вечер с Максимилианом! Рассердился не в меру или, может, испугался — с тобой ведь случается такое, ты ведь можешь и струхнуть, особенно когда устанешь. Ты ведь сам прекрасно знаешь, что надо было взять этого парня под ручку, привести к себе домой, помочь ему с разбором текста, а потом уж поговорить с ним, может даже наорать на него — но после того, как он сделает задание! Откликнуться на его просьбу — вот что надо было сделать, Обязательно, потому что, на счастье, это была просьба! Плохо сформулированная? Пусть! Корыстная? Так все просьбы таят под собой корысть, ты сам знаешь! Это ведь твоя работа — превращать интерес с расчетом в интерес к тексту! Но вот бросить Максимилиана на улице и вернуться домой, как сделал ты, означало оставить разделяющую вас стену стоять, как и раньше. Ты даже ее укрепил, эту стену! На эту тему есть у Лафонтена басня. Хочешь, расскажу? Там главное действующее лицо — ты!
УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИК
Максимилиан — типичный современный двоечник. Когда толкуют о сегодняшней школе, говорят в основном о нем. Каждый год в школу идут двенадцать миллионов четыреста тысяч юных французов, из них около миллиона подростков — дети иммигрантов. Предположим, что двести тысяч из них хронически не успевают. Сколько из этих двухсот тысяч скатилось к вербальному или физическому насилию (оскорбления в адрес учителей, жизнь которых превратилась в ад, угрозы, побои, порча помещений и прочее)? Четверть? Пятьдесят тысяч? Допустим. Отсюда следует, что из двенадцати миллионов четырехсот тысяч школьников лишь четыре десятых процента соответствуют образу Максимилиана — ужасающего призрака хулигана-двоечника, губителя цивилизации, который заслоняет собой всё, когда наши средства массовой информации заводят речь о школе, и возмущает умы, в том числе и самые серьезные.
Предположим, что я ошибаюсь в расчетах и что мои четыре десятых процента надо умножить на два или на три, все равно цифра остается смехотворной, а страх перед этой молодежью — совершенно постыдным для нас, взрослых.