Школьный бунтарь

Глубокий голос директора Дархауэра за последние четыре года был моей ежедневной мукой, поэтому я легко узнаю его. Не могу узнать женский голос — мягкий и властный — как и еще один мужской, грубый, с сильным южным акцентом, который звучит после нее.

— Мы понимаем, что это из ряда вон выходящая ситуация. Как для вас, так и для вашего учебного заведения. Если бы это зависело от нас, то мы бы уже отправили парня на пару лет в округ Свонсон, но судья постановил, что он все еще классифицируется как несовершеннолетний.

— Что насчет содержания несовершеннолетних под стражей? — спрашивает директор Дархауэр, в его тоне сквозит напряжение.

Я отхожу от выхода, позволяя моему порталу на свободу остаться по другую сторону. Крадусь тихо как церковная мышка, отходя влево. Никто не замечает меня, когда я заглядываю за угол в коридор, который ведет в кабинет директора. Там виднеется Дархауэр с его форменной выправкой, руками, сложенными на груди, и склоненной на бок головой, яркая полоска света над головой освещает небольшую залысину на затылке, которую он всегда старается так усердно скрыть. Напротив него стоит высокая, стройная женщина, одетая в брючный костюм, которая сосредоточенно перелистывает стопку бумаг так, словно пытается что-то найти. Мужчина рядом с ней одет в форму. Значок «Отдел шерифа округа Грейс-Харбор» на рукаве его темно-зеленого бомбера говорит мне все, что мне нужно знать о нем.

Заместитель шерифа вздыхает, снимая свою шляпу и потирает тыльной стороной руки лоб. Он выглядит напряженно.

— Колония для несовершеннолетних не вариант в этом конкретном случае. В настоящее время объект в Уэллсон-Фолс закрыт. Нам пришлось бы транспортировать его за пределы штата, тогда нужно было бы задействовать помощь властей, и бумажная волокита сама по себе просто... — он замолкает, и директор Дархауэр издает тяжелый вздох.

— Мне не нужно вам рассказать, насколько это будет неприемлемо для моих учеников. Может, школьный год только и начался, но наши выпускники уже готовятся к поступлению в колледж. У нас и своих плохих парней достаточно. Еще одна головная боль, снующая по коридорам школы, только усложнит жизнь для хороших и прилежных учеников.

— Джим, мы все знаем, поверь мне. — Женщина в сером брючном костюме наконец находит то, что так долго искала. Она протягивает зеленую папку Дархауэру, и я впервые внимательно смотрю на ее лицо. Ей около тридцати. Темные волосы. Темные глаза. Мне кажется, она вполне симпатичная. Тем не менее, ее усталость делает ее похожей на брошенного щенка. Я могу с легкостью представить ее приходящей домой и открывающей бутылку вина вечером, говоря себе, что все заслуживают стаканчик после тяжелого дня, и затем, прежде чем она понимает это, выпивает всю бутылку вина. Она работает социальным работником, я в этом уверена.

Она обращается к Дархауэру по имени, что означает, что они раньше уже имели какие-то дела. Директор хмурится, когда забирает файл у нее, быстро открывает и смотрит на первую страницу, затем резко закрывает, как будто он не может смотреть на содержимое.

— Я полагаю, у меня толком нет права голоса в этом вопросе, — произносит он. — Пусть приступает к учебе с понедельника.

Социальный работник и заместитель шерифа обмениваются взглядами, которые видны даже с того места, где я стою. Все трое начинают движение, как будто им дан негласный приказ двигаться, и они направляются к двери, ведущей в кабинет директора. Тогда-то я и понимаю, что там все это время был четвертый человек. Дархауэр и заместитель шерифа стояли так близко друг к другу, что закрывали мне обзор, и я просто не видела парня, сидящего на стуле справа от них.

Он молодой. Моего возраста. Его темные волосы практически черные, выбриты с обеих сторон головы, на макушке они чуть длиннее, густые и слегка волнистые. Он сидит на стуле, одновременно вытянув свое тело и расслабленно откинувшись на спинку стула, искусно устроившись в небрежной позе, подошвы его ботинок практически дотягиваются до противоположной стены коридора. Одежда темная и простая — серые джинсы, и простая черная футболка. Татуировки порывают его руки. Слева от его стула, на полу лежит черный мотоциклетный шлем вместе с видавшей виды, покрытой пятнами холщовой сумкой. Глаза прикрыты, кончики пальцев прижимаются ко лбу, словно он мучается от головной боли. У него резкий изгиб челюсти, высокие скулы. А рот... я не могу толком рассмотреть его рот.