Школьный двор

– Это самый большой. Большего у балерин не бывает, – веско ответила продавщица.

Она бы, наверное, дала ещё одну пару в придачу за возможность взглянуть на того слона в посудной лавке, которому самый большой размер пуантов был мал.

Всю ночь мама дотачивала эти злополучные пуанты, в момент развившие у меня комплекс неполноценности, а днём пришла Феля, знавшая в этом толк, и стала стучать ими изо всех сил по столу так, словно это была сушёная вобла, а не волшебное изделие для полёта над сценой.

Закончив, Феля ловко встала на пуанты и продемонстрировала, как и что нужно делать. Я попробовала повторить за ней, взвыла и сказала, что лучше буду как Исидора Дункан.

Феля благодарно унесла пуанты к себе, где её мама переделала их обратно, а мне всю ночь снилась насмешливая Неточка, выгибающая свою крохотную стопу до судорог в моих ногах.

Неточке пророчили блестящее будущее. Оно сияло так, что Неточка сама иногда жмурилась. Её фарфоровое личико с еле различимыми нежнорозовыми чертами невозможно было до конца разглядеть, так филигранно всё было выполнено на нём, включая и микроскопические живописные мушки. Мы все были детьми, а Неточка – ювелирным изделием. Её можно было поставить в какой-нибудь старинный сервант рядом с золотой сахарницей или чайным сервизом или поместить в музыкальную шкатулку, где она блистала бы, вращаясь на одной ножке и завораживая гостей. Она была такая лёгкая и хрупкая, что казалось, разобьётся, выделывая бесконечные па. Но она не разбивалась. Разбивались о неё, причём уже с первого класса.

Уже в первом классе Неточка тревожила сердца соучеников. Как только она пришла на собеседование в нашу школу, её тут же взяли в престижный «А» класс. И правильно! В каком же ещё классе должно было храниться это достояние республики с волосами с пшеничным отливом и глазами цвета летнего неба?

Неточка не просто ходила в балетную школу – она была воплощением балета в его самой высокой, классической ипостаси. Когда она однажды бежала по Дерибасовской в балетной пачке, опаздывая на генеральную репетицию в оперном, куда её взяли в массовку для «Щелкунчика», весь город стоял на ушах. Шумиха поднялась такая, словно в оперный летел один из позолоченных херувимчиков. Движение останавливалось, Неточку пропускали трамваи, троллейбусы и такси, зеваки расступались, и ни одна собака не осмеливалась её облаять. Её фотографировали уличные фотографы и зеваки, и фото попало в местные газеты, которые учителя приносили пачками в школу, чтобы Неточка на них расписывалась. Вырезки из газет дарили друзьям и коллегам, отсылали родственникам в другие города в качестве новогодних открыток. В общем, газетная промышленность за один день Неточкиной пробежки испытала такой взлёт, как ни одна балерина за всю свою карьеру.

Уже с раннего возраста на Неточку ходили в балетный класс, как на зрелую Майю Плисецкую. На неё смотрели как на седьмое чудо света, потому что даже самые известные и опытные педагоги не могли разгадать тайну Неточкиного таланта. Оперный театр уже готов был распахнуть перед ней занавес и дать ей ведущую роль в «Лебедином озере», но она была ещё слишком мала, и занавес, вздыхая, открывался перед другой солисткой, как все понимали, временной.

Неточка была чудом. Она не имела разгадки. И это подтвердилось временем, которое не властно только над чудом. Всё теряет своё былое очарование, блекнет и отмирает – только не чудо. Чудо всегда ново, всегда поражает и возносит, и тот, кто однажды столкнулся с ним воочию, уже никогда не спутает его с чем-то другим.

Через несколько лет Неточка вступила в подростковый возраст, и когда на часах пробила полночь, её балетная пачка превратилась в школьную форму, её пуанты стали туфельками из соседнего магазина, а золотая карета, которая несла её к оперному, рассыпалась. Неточка проснулась ученицей шестого класса, отличницей и знаменитостью. Но балерина уснула в ней навсегда.

Никто не мог в это поверить. Собрали консилиум балетных светил. Неточку просили сделать то и это, и она всё в точности выполняла, но это были заученные движения старательной ученицы. Неточку больше не прочили в большой балет, она даже не получала предложений танцевать маленького лебедя. Она стала абсолютно бесперспективной. На неё не хотели больше тратить времени и продвигать на сцену.

Город поник и впал в депрессию, наступила глубокая затяжная осень, никто не понимал, куда улетучился такой яркий талант. В оперном завесили окна и зеркала, а херувимчики перешёптывались о том, что Неточку погубила коварная Одиллия.

На самом же деле все жестоко ошибались.

На этом скорбном фоне вдруг просияло то, что раньше никому бы не пришло в голову. Балет был лишь временным призванием Неточки. Настоящим её призванием было оставаться чудом.