Шкура

Махнула она рукой и ушла в комнату. Проводив ее краем глаза, Галя начала собираться к соседям.

– Галь, – Степа был настолько подавлен склоками между мамой и женой, что не знал, как поступить дальше, – не ругайся с ней, ладно?

– А пусть не лезет, – фыркнула жена, одеваясь потеплее. – Она всюду свой длинный нос сует. Вон, даже на дом этот свой бл…

Не смогла сказать вслух, потому что муж сурово посмотрел на нее.

– … глаз положила, – одернула себя Галя, повязав пуховый платок на голове.

– Завтра к отцу поеду.

– Подожди, я к своим собиралась, – опешила Галя. – Им жить негде. А ты за детьми присмотришь.

– Мой батька лежачий, понимаешь? Мне надо первому к нему смотаться.

– А мои мерзнут на морозе.

– Галь, ты меня не слышишь?

– Это ты меня мне слышишь! – рявкнула Галина. – Твой в тепле, а моя мать, небось, все ноги себе отморозила. Да и сестрам еще рожать. А ты тут об отце. Сказала же, заберем его к себе. Только с мамашей своей разберись для начала. Я с ней под одной крышей не уживусь. И спроси, с чего это она так легко свой дом бросила, когда там, кроме коров, куры, поросята, кролики. От людского осуждения сбежала, поди. Ха, не удивлюсь, если ее сплетнями прижучили, а она сюда прискакала, чтобы схорониться.

Степан молчал. В голове роились разномастные мысли о матери. Наверное, Галина права, но отправить мать восвояси… Это ж кто на такое осмелится?

Не дождавшись от мужа ответа, Галя ушла к соседям. Увидев ее в окно, Марфа поспешила учить сына уму-разуму.

– Ну? Чего сидишь, как сыч? Собирай ее манатки и на выход? Ишь, хозяйку из себя строит, а сама-то до свадьбы ноги раздвинула, честная какая, – захихикала Марфа, поставив руки на бока и стоя перед сыном. – Разве такую жену я для тебя хотела? Она должна была себя блюсти до первой брачной…

– Замолчи, – пребывал Степан в раздумьях. – Замолчи, мам, не могу тебя слушать.

– А ты слушай! Слушай и делай, как я говорю, потому что, пока ты еще молод, можно все изменить.

– Что изменить?

– Съехаться и начать жизнь сначала. Степушка, – приобняла она парня за плечи, – хорошо ведь жили, пока она в нашем доме не появилась. Ты ж вспомни, как ладно быт вели – все вместе, без ссор, а стоило только этой чувырле к нам поселиться, сразу все кувырком пошло. Степка, черная у них семейка. Сами голодом живут, вот и нас по миру пустят. А знаешь, что?

– Что? – Степа смотрел в ее хитрые глаза и чувствовал, как голова становится тяжелой от множества дум.

– Не приворожила ли она тебя? А? Ты же раньше таким добрым был, а теперь вот, даже на мать кричишь. Да когда такое было? Да кто б это мать родную голосом брал? Подумай, сынок, хорошенько подумай, что тебя дальше ждет? Изведет она тебя, и будешь, как батька наш, немой и немощный. Раньше Панкрат не был силушкой обделен, а теперь сам не свой. А ему еще только пятьдесят. Сыночка, кроме матери, никто тебе правды не скажет.

Глава 45

Степа прошелся по кухне, несколько раз почесал затылок, глубоко вздохнул и выдохнул, сопроводив выдох протяжным стоном.

– Завтра за отцом поеду, а там видно будет, как будем уживаться, – твердо ответил он, направляясь к детям.

– Опять на меня калеку повесить хочешь? Мало я за своим свекром ухаживала? Всю душу мне вымотали бесконечные судна и бульоны! Степа! Не смей перечить матери!

Развернувшись, Степан выпятил грудь вперед.

– Калеку? Ты что сейчас сказала – калеку? – сдвинув пушистые брови к переносице, парень слегка наклонил голову.

Его ужасающая мимика заставила вздрогнуть Марфу.

– А как его теперь назвать? – вполголоса спросила она. – У меня и сил уже нет, чтобы каждого ворочать и подмывать. Что ж вы со мной делаете?

Закрыв руками лицо, мать так истошно зарыдала, что у Степана сжалось сердце. Приобняв маму, он сказал ласково:

– Мы сами будем ворочать, – погладил маму по голове. – Сами.

– Это не с дедом носиться, тут другой подход нужен. Степа, не езди. Он говорить не может, глазами вращает, а сам молчит. Вроде как, врач сказал, что не соображает наш Панкратушка, у-у-у, – затянулась горьким плачем Марфа, уткнувшись сыну в могучую грудь. – Ему уже все равно, а у меня самой сердечко часто шалит. Не хочу видеть его в таком состоянии. Пускай Бог приберет, зато мы спокойней и дальше жить будем, – подняла глаза Марфа и громко шмыгнула.

Отпустив мать, Степан сел на койку. Пристально посмотрел на детей, которые все также играли на полу, потом – на маму. Задумался. Вспомнил похороны деда и дядьки. Передернул плечами от вставшего перед глазами образа посиневших родственников. Видел и одного, и второго, когда мать и бабушка их мыли. Видел, как омертвевшее лицо не подавало признаков жизни: глаза полуприкрыты, рот приоткрыт, кожа в ужасном состоянии – вся будто чем-то серым покрыта, или земельным. Бр-р-р, а у дядьки не было носа и губ. Закрыв лоб ладонями, Степан поморщился. Дед умер в постели, потом мать все белье часами перестирывала. От простыней очень долго воняло мочой и калом. Ужас!

Вскоре вернулась Галина.

– Степ! – крикнула она, снимая фуфайку. – Алена уехала, так я завтра поутру забегу к Прасковье Алексеевне!