Шкура

Между тем из леса послышались радостные голоса, мы обернулись и увидели генерала Гийома с его офицерами. У него были серые от пыли волосы, обожженное солнцем, со следами усталости лицо, но глаза блестящие, а голос молодой.

– Voil`a Rome![294] – сказал он, обнажив голову.

Я уже видел этот жест, я видел французского генерала, обнажающего голову перед Римом в лесах Кастель-Гандольфо, на выцветших дагерротипах коллекции Примоли, которую старый граф Примоли показывал однажды в своей библиотеке: на них маршал Удин'o в окружении группы офицеров в красных штанах приветствует Рим в той же роще падубов и олив, где сейчас находились мы.

– J’aurais pr'ef'er'e voir la Tour Eifel, `a la place de la coupole de Saint Pierre[295], – сказал лейтенант Пьер Лиоте.

Генерал Гийом обернулся, смеясь:

– Vous ne la voyez pas car elle se cache juste derri`ere la coupole de Saint Pierre[296].

– C’est dr^ole, je suis 'emu comme si je voyais Paris[297], – сказал майор Маркетти.

– Vous ne trouvez pas, qu’il y a quelque chose de francais, dans ce paysage[298]? – сказал Пьер Лиоте.

– Oui, sans doute, c’est l’air francais qu’y ont mis le Poussin et Claude Lorrain[299], – сказал Джек.

– Et Corot[300], – добавил генерал Гийом.

– Stendhal aussi a mis quelque chose de francais dans ce paysage[301], – сказал майор Маркетти.

– Aujourd’hui, pour la premi`ere fois, je comprends pourquoi Corot, en peignant le Pont de Narni, a fait les ombres bleues[302], – сказал Пьер Лиоте.

– J’ai dans ma poche «Les Promenades dans Rome», – сказал генерал Гийом, доставая из кармана мундира книгу. – Le G'en'eral Juin, lui, se prom`ene avec Chateaubriand dans sa poche. Pour comprendre Rome, Messieurs, je vous conseille de ne pas trop vous fer `a Chateaubriand. Fiez-vous `a Stendhal. Il est le seul francais qui ait compris Rome et l’Italie. Si j’ai un reproche `a lui faire, c’est de ne pas voir les couleurs du paysage. Il ne dit pas un tra^itre mot de vos ombres bleues[303].

– Si j’ai un reproche `a lui faire, c’est d’aimer mieux Rome que Paris[304], – сказал Пьер Лиоте.

– Stendhal n’a jamais dit une chose pareille[305], – сказал генерал Гийом, нахмурив брови.

– En tout cas, il aime mieux Milan que Paris[306].

– Ce n’est qu’un d'epit d’amour, – сказал майор Маркетти. – Paris 'etait une ma^itresse qui l’avait tromp'e bien des fois[307].

– Je n’aime pas, Messieurs, vous entendre parler ainsi de Stendhal. C’est un des mes plus chers amis[308], – сказал генерал Гийом.

– Si Stendhal 'etait encore Consul de France `a Civitavecchia, – сказал майор Маркетти, – il serait sans doute, en ce moment, parmi nous[309].

– Stendhal aurait fait un magnifique oficier des goums, – сказал генерал. И добавил, обернувшись с улыбкой к Пьеру Лиоте: – Il vous ravirait toutes les jolies femmes qui vous attendent ce soir `a Rome[310].

– Les jolies femmes qui m’attendent ce soir, ce sont les petites filles de celles qui attendaient Stendhal[311], – сказал Пьер Лиоте, круг знакомств которого в Риме был довольно обширен, он рассчитывал обедать в тот вечер во дворце Колонна.

Я взволнованно слушал французские голоса, французские слова, мягко летавшие в зеленом воздухе, быстрое легкое произношение, учтивый сердечный смех, столь свойственный именно французам. Я испытывал стыд и сожаление, словно был виноват в том, что купол Святого Петра не был Эйфелевой башней. Я хотел бы извиниться перед ними, попытаться убедить их, что это не моя вина. Мне тоже хотелось бы в тот момент (я знал, это было бы им по душе), чтобы город внизу, на краю горизонта, был не Римом, а Парижем. Я молчал, слушая, как мягко порхают между ветвей французские слова, и притворялся, что не замечаю, как взволнованы эти закаленные солдаты, эти храбрые французы, как они пытаются спрятать свое волнение и слезы за легким веселым разговором.

Мы надолго замолчали, глядя, как купол Святого Петра мягко покачивается в глубине долины.

– Vous en avez de la veine![312] – воскликнул вдруг генерал Гийом, хлопнув меня по плечу, и я почувствовал, что он думал о Париже.

– Мне жаль, – сказал Джек, – мы должны оставить вас. Уже поздно, и генерал Корк ждет нас.

– Пятая американская армия захватит Рим и без вас… да и без нас, – сказал генерал Гийом с едва заметной горькой иронией в голосе. И, сменив тон, с грустной и насмешливой улыбкой добавил: – Пообедаем в нашей столовой, потом я вас отпущу. Колонна генерала Корка не тронется, с позволения Святого Отца, раньше двух или трех часов. Пойдемте, господа, нас ждет кускус.