Шкура

Но тем, что под маской Возрождения выдавало в миссис Флэт современную женщину, типичную американку in tune with our times[245], были ее голос, жесты, сквозившая в каждом слове, в каждом взгляде и улыбке гордость (голос был сухим и резким, движения властными и «sophisticated»[246] одновременно), нетерпеливое высокомерие, усугубленное особым снобизмом Парк-авеню, для которого не существует достойных внимания людей, кроме князей и княгинь, герцогов и герцогинь – одним словом, «знати», но знати скорее самозваной, чем подлинной. Миссис Флэт была здесь, она сидела за нашим столом рядом с генералом Корком, но все же как она была далека от нас! Духом своим она витала в высших сферах, где, как драгоценные звезды, блистают княгини, герцогини и маркизы старой Европы. Она сидела, подав грудь вперед, чуть откинув назад голову, направив взгляд на невидимое облако, блуждающее в невидимом синем небе и, следя за ее взглядом, я вдруг обнаружил, что миссис Флэт устремила взор на висевшее напротив нее полотно, изображавшее молодую княгиню Теано, бабушку герцога Толедо по материнской линии, освещавшую своей красотой и грацией последние печальные дни царствования двора Бурбонов в Неаполе. Я не смог удержаться от улыбки, увидев, что княгиня Теано на портрете сидит, подав грудь вперед, слегка откинув назад голову, обратив глаза к небу с таким же видом, как и миссис Флэт.

Генерал Корк перехватил мою улыбку, проследил за моим взглядом и тоже улыбнулся.

– Наш друг Малапарте знаком со всей знатью Европы, – сказал генерал Корк.

– Really?[247] – воскликнула миссис Флэт, порозовев от удовольствия и медленно переводя взор на меня; меж ее приоткрытых в улыбке восхищения губ блеснули зубы, великолепные американские зубы, не подвластные действию времени, такие безупречно ровные и белые, что казались настоящими. Улыбка миссис Флэт ослепила меня, я вздрогнул от страха и закрыл глаза. Это был ослепительный зубной блеск – в Америке первый предвестник старости, – последняя вспышка, прощальное приветствие, которое каждый американец бросает миру живых, когда сходит с улыбкой в могилу.

– К счастью, не со всей! – ответил я, открыв глаза.

– Вы знакомы с княгиней Эспозито? – спросила миссис Флэт. – Она first lady Рима, a real Princess[248].

– Княгиня Эспозито? – ответил я. – Но нет ни одной княгини с таким именем.

– Не хотите ли вы сказать, что на свете не существует княгини Кармелы Эспозито? – спросила миссис Флэт, нахмурив брови в холодном презрении. – Она моя близкая подруга. За несколько месяцев до войны она гостила у меня в Бостоне вместе со своим мужем, князем Дженнаро Эспозито. Она кузина вашего короля, у нее великолепный дворец в Риме, он рядом с королевским дворцом. Я горю нетерпением дождаться освобождения Рима, чтобы передать ей приветы от женщин Америки.

– Мне жаль, но не существует и не может существовать княгини Эспозито, – ответил я. – Эспозито – это имя, которое приют новорожденных младенцев дает брошенным детям, чьи родители неизвестны.

– Мне кажется, вы собираетесь заставить меня поверить, что все княгини в Европе знают своих родителей, – сказала миссис Флэт.

– Я не претендую на это, я только хотел сказать о европейских княгинях, что если они настоящие княгини, то обстоятельства их рождения обычно известны.

– У нас in the States, – сказала миссис Флэт, – никогда ни у кого, даже у княгинь, не спрашивают об обстоятельствах их рождения. Америка – демократичная страна.

– Эспозито – имя очень демократичное. В переулках Неаполя всех зовут Эспозито.

– I don’t care, – сказала миссис Флэт, – мне неважно, что всех в Неаполе зовут Эспозито. Я только знаю, что моя подруга княгиня Кармела Эспозито – подлинная княгиня. Очень странно, что вы ее не знаете. Она кузина вашего короля, этого достаточно. В государственном департаменте в Вашингтоне мне сказали, что она очень хорошо вела себя во время войны. Это она убедила вашего короля арестовать Муссолини. Она – настоящая героиня.

– Если она хорошо вела себя во время войны, – сказал полковник Элиот, – значит она – не настоящая княгиня.

– Она княгиня, – сказала миссис Флэт, – а real Princess.

– В этой войне, – сказал я, – все женщины Европы, княгини и привратницы, вели себя очень достойно.

– That’s true[249], – сказал генерал Корк.

– Довольно немного женщин имели связь с немцами, – сказал полковник Брэнд.

– Значит, они вели себя лучше, чем мужчины, – сказала миссис Флэт.

– Они вели себя так же достойно, как и мужчины, – сказал я, – хотя и по-иному.

– Женщины Европы, – сказала миссис Флэт с иронией, – ведут себя лучше и с американскими солдатами, много лучше мужчин, не правда ли, генерал?

– Yes… no… I mean… – ответил генерал Корк, покраснев.

– Нет никакой разницы, – сказал я, – между женщиной, проституирующей с немцем и женщиной, проституирующей с американцем.

– What? – воскликнула миссис Флэт хриплым голосом.

– С точки зрения морали здесь нет никакой разницы, – сказал я.