Шла собака по роялю

– Чиж! – представился Чиж и пожал руку деду Егору, потом Ляльке.

– Давай, Егор, зови Татьяну, – распорядился Мещеряков. – Товарищ народными талантами интересуется.

– Прямо щас, что ли? – спросил Егор.

– А когда же? Человек вон за тыщу километров приехал, а у меня правление через двадцать минут.

– Ну ладно, – согласился сознательный дед Егор. – Танька, давай выходи…

– За что же десять лет? – Мишка подошел к Мещерякову. – Когда летчик цел и вертолет чуть помялся…

– Какой вертолет? – не понял Мещеряков.

– Ну тот. Со свеклой… Сколько дадут?

– Пять, – сбавил Мещеряков.

Из сарая тем временем вышел угрюмый Николай. Из дома – Танька и Вероника. На Таньке было зимнее пальто, застегнутое на все пуговицы, а Вероника – в мужской рубахе с засученными рукавами.

– Михаил, а ты чего стоишь? – сказал дед Егор Мишке. – Тащи гитару! Играть будешь.

– Чего это я буду играть? Это ж самодеятельность.

– Ну и что? – не понял дед.

– А за самодеятельность не платят. Я бесплатно вкалывать не буду. Так что сами пойте. Пока.

Мишка повернулся и пошел.

– Что это с ним случилось? – удивился Мещеряков.

– Ничего с ним не случилось, – спокойно объяснила Танька. – Он всегда такой и был, жлоб несчастный…

Мишка обернулся на оскорбление.

– Иди, иди… – напутствовала Танька. – Без сопливых обойдемся.

И запела звонко, на весь свет:

– «Три месяца лето, три месяца осень, три месяца зима, и вечная весна…»

Птицы замолчали и замерли в одинаковых позах: «Танька поет…»

Травы и колосья привстали на цыпочки и потянулись к солнцу: «Танька поет…»

Коровы на ферме прибавили надой молока. А доярки сидели и слушали, и лица у всех становились похожими.

Уже темнело, когда бабка Маланья вылезла из автобуса.

Мишка отделился от своего мотоцикла, подошел к соседке.

– Садись, – предложил Мишка. – Подвезу до дому.

– О нет! – категорически отказалась старуха. – Я этой технике не доверяю.

– А я тебе подарок приготовил. – Мишка протянул подарок. – Померь.

– Чего это? – не поняла Маланья.

– Куртка. Водонепроницаемая.

Мишка накинул на плечи Маланьи куртку. Она была легкая, на пластмассовой «молнии», простеганная ромбиком.

– Чего это ты? – Маланья просто обомлела от Мишкиной щедрости.

– А я подумал: на базаре стоять – то холодно, то дождь… – смущенно оправдывался Мишка.

– А тебе чего? – прямо спросила Маланья.

– А мне ничего не надо, – бескорыстно отказался Мишка.

– Как это «ничего»? – Маланья задумалась. – Вот! Я тебе открытку дам! Японскую! Вот так держишь: в платье. – Маланья показала ладонь. – А так, – она чуть повернула ладонь, – одна срамота.

– Не надо, – отказался Мишка.

– Бери, бери, – расщедрилась Маланья. – Мне-то она зачем?

Маланья собралась было идти, но Мишка задержал ее:

– Баба Маланья, у меня к тебе просьба…

– Ну.

– Если тебя спросят: когда ты шла к автобусу, Мишку видела? Говори: не видела. Трактор стоял, а его не было.

– А разве ж я тебя видела? – удивилась Маланья.

– А то нет? – удивился Мишка. – Ты еще спросила: который час, я сказал – три…

– Не помню, – созналась Маланья. – Старость – не радость. А за куртку спасибо.

Маланья повернулась и пошла.

Мишка провожал глазами свою куртку на Маланьиной спине.

– А рукава-то длинные! – крикнул Мишка.

– Это я подошью, – успокоила Маланья.

Танька сидела за швейной машинкой и строчила платье-макси из двух белых скатертей. Перед ней в обрезках лежал журнал мод. В нем была изображена японка в белом платье а-ля рюс с белыми кружевами.

Танька оглядела дело рук своих, потом подошла к кровати, присела на корточки и отодрала кружевной подзор, тяжелый не то от пыли, не то от собственного веса. Вернулась к машинке, стала приспосабливать кружева к белому льну. В это время вошла Вероника и сообщила:

– Тань! Тебя Мишка зовет!

Танька вышла из дома.

В небе стояла полная белая луна. А посреди двора возвышался Мишка Синицын в ватнике и с рюкзаком. Как новобранец.

– На! Пластинки ваши. Три штуки. И клещи деду Егору отдашь. Я у него брал.

Танька взяла пластинки и клещи.

– А я, значит, поехал. Пока.

– Куда это ты поехал? – удивилась Танька.

– На Землю Франца-Иосифа!

– Чего?

– На заработки. Машину куплю. Новый дом поставлю.

– А я? – тихо спросила Танька.

– Выходи за летчика. За Валерия Ивановича.

Танька молчала.

Мишка посмотрел в ее приподнятое лицо. Отвернулся. Сказал небрежно:

– Некогда мне глупостями заниматься. Мне надо деньги зарабатывать.

– Мишка… Все-таки какой же ты… – тихо, как бы дивясь своему открытию, проговорила Танька.

– Ну, какой, какой?

– Голый материалист!

– Не голый, а диалектический. Дура.

Он пошел прочь по знакомой тропинке. А Танька осталась стоять на крыльце. И ничего не поменялось в мире. Ничего не сдвинулось. И равнодушная природа продолжала красою вечною сиять.

– А где щетка? – спросил сержант Ефимов.

Рядовой милиционер заметался в поисках и очень скоро нашел щетку на подоконнике.

– Вот она.

– Ведь как удобно, когда вещь лежит на своем месте. Каждый подошел, почистил сапоги, положил обратно. Другой подошел, почистил, положил обратно. Никто времени не теряет.

В отделение милиции вошел Мишка.

– Вот! – Мишка положил на стол бумагу.

Ефимов сел за стол, прочитал: