Шлак 5.0

Дежурный на внутреннем посту оказался более любопытным.

— Коровин, где шлак подобрал? Тебя не за ним посылали. И девочка какая… Э, да ты не… А Коровин тогда…

Он потянулся за прислонённым к стене автоматом. Слишком медленно. Я перехватил руку, вывернул. Хрустнули пальцы, но заорать он не успел, я вогнал нож ему под рёбра.

— Грязно работаешь, Дон, — скривился Коптич.

— Как умею. Бери его за ноги.

Мы подтащили труп ко входу в подвал, открыли дверь и сбросили вниз. Тело скатилось по ступеням и застыло. Из глубины послышался вздох, потом тяжёлый грудной кашель, потянуло человеческим смрадом. Всё так знакомо…

— Закрывай, — морща нос прошипел Коптич. — Вонь как из ямы.

— Это и есть яма. Её преддверие.

Мы поднялись на второй этаж. Перед кабинетом Широкова я прислушался к интуиции. Серые кляксы были разбросаны по всему зданию. Дальше по коридору их было особенно много, они даже сливались в густую вязкую массу, и шевелились, словно куча опарышей, видимо, казарма. В кабинете были двое. Я помнил расположение предметов, кляксы находились возле стола. Слышались голоса, похоже, у Широкова совещание, или принимает отчёт командира полевой группы.

Я осторожно подёргал ручку. Заперто изнутри. Постучал. Ноль реакции. Постучал сильнее. По ту сторону прозвучал мат, потом ударило что-то тяжёлое, звякнуло стекло. Странная реакция. Обычно на стук открывают, а не кидаются всякой хренью. Я надавил на дверь плечом и без особого напряжения взломал.

Широков действительно принимал отчёт, только не у командира группы. На столе лежала женщина, ноги согнуты, руки разбросаны, из одежды лишь майка цвета хаки, да и та задрана до самого подбородка. Широков завис практически параллельно столу, опираясь ладонями о его края. Позиция, чтобы оказывать сопротивление непрошенным гостям, мягко говоря, не вполне удобная. Широков и не стал. Он замер с выражением изумления и гнева на лице.

Коптич глумливо хмыкнул:

— Сдаётся мне, нас тут не ждали.

Женщина поднялась на локтях, открыла рот и тут же отхватила от дикаря прикладом в лоб. Грубо, но эффективно, лишний шум нам ни к чему.

Широков, словно до сих пор не понимая, что происходит, прогундосил:

— Какого хера? Вы кто такие?

Узнал Алису и побледнел.

— А-а-а-лиса Вячеславовна…

— Здравствуй, Гидравлик, — девчонка присела на корточки перед батареей, прижалась к ней грудью и проговорила блаженно. — Вот и встретились.

Минуту все молчали. Коптич рассматривал голую натуру на столе и, пожалуй, был не прочь заменить возле неё Широкова. Я взял стул, приставил к стене, сел. Алиса медленно наливалась теплом. Щёки порозовели, чернота ушла из глаз полностью.

— Где девочка? — не отрываясь от батареи спросила она.

Широков стоял, по-прежнему опираясь о столешницу. Скулы напряглись, губы подрагивали. Он как будто собирался с силами, чтобы произнести речь, и наконец, собравшись, вместо речи вывалил на нас тонкий скулёж:

— Сука ты, сука… как ты сюда… здесь и сдохнешь… все сдохните… Шлак, шлак…

Странно было видеть здоровенного мужика, подвывающего подобно истеричной бабе. Лучше бы за револьвер схватился или штаны подтянул, а то стоит с голой жопой и плачет.

— Не отдам её, не отдам. Слышите? — он задышал быстро и часто. — Давай так: я адрес называю, где её держат, а вы… — и снова запричитал. — А-а-а, всё равно не отпустите.

Он вдруг оскалился.

— Убьёте меня — никогда её не получите. Никогда! Ха, ты теперь беречь меня должна. А убьёшь, она тоже умрёт. Умрёт, умрёт, умрёт! Я! Я только знаю, где её держат!

Алисе надоело его слушать. Она развернулась к батарее спиной и проговорила равнодушно:

— Дон, твой дар нам сейчас очень бы пригодился.

Я и сам подумывал, что пора потратить часть нанограндов. Глубоко вдохнул и сосредоточился на переходе. Давно этим не занимался, месяца полтора. Ждал осложнений, но переход прошёл легко. Сначала я почувствовал страх и ярость Широкова. Увидел перед собой раздвинутые ляжки помощницы, осознал стыд за выставленный на всеобщее обозрение скукожившийся до микроразмеров срам. Потом ощутил осторожное покалывание в голове и…

Память Широкова листалась словно книга. Страницу за станицей я открывал для себя его прошлое. Детство пролетело розовым видением, я выбросил его в мусор как нечто ненужное. Туда же последовал и весь период до Разворота. К деятельности банды овражных присмотрелся внимательней: убийства, насилие, грабёж. Увидел Сотку. Понятно в кого Алиса пошла красотой, разница лишь в цвете волос. У матери они как пшеничный сноп, такие же жёлтые и густые. Увидел, что сделали с нею овражные, гнилую рожу Гидравлика. Убивали долго, и к столбу привязывали ещё живую. А она молчали. Ни звука не издала, только слёзы по щекам катились.