Шлейф сандала

- Изъявил! – с готовностью закивал дядюшка. – Так и было!

- «Добра понаделать»… это прям как угроза звучит, - проворчала я. – Совсем недавно мне никто помогать не хотел…

- Одумался я, - Тимофей Яковлевич стрельнул в меня недовольным взглядом. – Не зверь, поди, чтобы злобою упиваться…

Похоже, дядюшке надоело его заточение. Да и ароматы, несущиеся из кухни, делали свое дело.

- Ну и замечательно! – я довольно потерла руки. – Значит, поутру начнем доделывать все то, что вы не успели. Сделаем завтра выходной в парикмахерской. А как управимся, так и праздник устроим!

- Праздник! – радостно взвизгнул Прошка. – Я хочу праздник!

- Давайте уже досыпать до рассвета, - я громко зевнула. – Чего уж теперь здесь околачиваться. Вот вы учудили! Молодцы! Слов нет! Порадовали!

Вскоре все разошлись по своим комнатам, и до самого утра в парикмахерских чертогах царила тишина.

Утром, как и обещала, явилась Минодора. Она выглядела бодрой и готовой продолжать, но все же девушка пожаловалась на матушку. Та никак не могла понять, что произошло с ее кровинушкой. Она промолчала, когда дочь отказалась от жирных щец. Но когда та отказалась откушать каши с жареными цыплятами, а после и выпить чаю со сливками, да с сахаром вприкуску, закатила скандал. Купчиха даже поблагодарила Бога, что Жлобин с сыном уехали на целый месяц по каким-то делам и не видели такого непотребства.

Степанида Пантелеймоновна кричала, что ежели Минодора кушать не станет, то отощает, и все женихи мимо проскочат. На это девушка ответила, что ее и так десятой дорогой обходят, потому что из ее платья можно бедной девке целое приданое сшить.

После этого матушка совсем осерчала. Даже пыталась лишиться чувств, но служанка вовремя сунула ей под нос нюхательные соли.

Минодора закончила свой рассказ и тяжело вздохнула. Нелегко ей было. К борьбе с лишним весом присоединилась борьба с непониманием близким. Порой именно это сводило на нет все усилия. Оставалось только верить в силу воли купеческой дочери.

- Что мы делать сегодня станем? – Минодоре не терпелось стать красавицей. – Ты еще слово такое мудреное говорила, да я забыла уж…

- Тренировки, - я задумчиво оглядела ее. – Нет, сегодня обойдемся без тренировок. У тебя наряд неподходящий.

- А какой надобно? – девушка посмотрела на свое светлое платье в розочку.

- Пойдем, покажу.

Мы поднялись наверх, и я продемонстрировала Минодоре свой тренировочный костюм. От изумления у купеческой дочери челюсть отъехала вниз.

- Святые угодники… Да разве можно девице в таком ходить?

- Мы в этом не ходить будем, а тренироваться. Не увидит тебя никто! – успокоила я ее. – Сама сшить сможешь?

- Да чего тут шить-то… Только как-то боязно мне. Что если кто меня в таком непотребном виде узрит? – девушка приподняла мои шаровары, внимательно рассматривая их с таким видом, будто перед ней не перекроенное платье, а наряд венецианской куртизанки. – А?

- Никто тебя не увидит! – снова повторила я. – Мы в таком месте тренироваться будем, где чужих глаз не будет.

- Ладно. Если ты говоришь, значит, так и есть. К завтрашнему утру все сделаю, - пообещала она. – А сейчас мне чем заняться? Я ведь если домой пойду, соблазняться калачами начну.

- Ходить! Два часа! А потом вечером еще два часа. Поняла? – я «пошагала» пальцами по воздуху в сторону Тверской. – Пока ноги не устанут!

- Поняла! – Минодора ринулась к калитке. Возле нее она обернулась и уточнила: - Завтра приду?

- Да. Наряд новый не забудь! – я помахала ей рукой. – Не забудь, что вечером тоже два часа ходить нужно!

- Не забуду!

Перед тем как заняться парикмахерской, я зашла к Прасковье и Танечке. Мое внимание сразу привлекли новенькие костыли, стоящие в углу.

- Селиван тебе костыли сделал?! Теперь двигаться начнешь!

- Боюсь я, конечно, но все одно поднимусь, - твердо сказала Прасковья. – Сил уж нет, обузой быть!

- Да какая ж ты обуза? Вон как быстро с Акулинкой шторы сшили! – я похлопала по аккуратной стопке.

- Что ж там сложного? Подшивай себе, да и все… - женщина посмотрела на свои руки. – Эх, я бы сейчас постирала! Пол бы вымыла!

- Ты давай, бери костыли и начинай по комнате ходить, - я поставила их у ее кровати. - Не бойся, я здесь буду и Селивана позову.

Пока слуга помогал Прасковье встать на ноги, я играла с Танечкой. Мне нравилось легонько щекотать ее животик, целовать сладко пахнущие щечки, и в голову вдруг пришла страшная мысль. Если кто-то узнает о нашем обмане, я потеряю ее. Сердце тут же сжалось от страха. Нет! Только не это!

Единственная угроза исходила от родственников Ольги Дмитриевны. Если они найдут меня, вот тогда случится непоправимое. Нужно быть очень осторожной и очень внимательной.

От дурных мыслей меня отвлекли дела в парикмахерской. К вечеру в ней все сияло белизной! Светлая мебель, аккуратно разложенные в пеналах полотенца и пелерины, сверкающие инструменты и, конечно же, новые шторы на окнах.

- Не узнать… ей Богу не узнать… - вздыхал Тимофей Яковлевич, сидя в кресле. – Аж на слезу пробивает…