Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях

Заиграла музыка, молодёжь пляшет, за здоровье молодожёнов пьют вино, желают им богатства, счастья и долгих лет.

Шумные забавы не прекращались допоздна. Ночь была тихая, на чистом небе светили звёзды. Вдруг около полуночи услыхали гости громкое щёлканье кнута. Глянули в окно и видят: остановилась возле корчмы карета с шестёркой чёрных коней, на козлах кучер, а на запятках лакеи в богатых ливреях. Выбежали Плаксун и Пракседа с мужем, и тут же на глазах всех собравшихся карета, кони и лакеи исчезли. Плаксун с тестем вернулись в корчму удивлённые, Пракседа же — встревоженная и бледная, как покойница. И тут все гости увидели, что в окно пялится какое-то страшидло. Всех гостей охватил жуткий ужас. Бедная Варька едва не лишилась чувств, побледнела, вся дрожит.

Муж утешает её:

— Успокойся, Бог нас не выдаст.

И, повернувшись к гостям, просит, чтоб веселились и не обращали внимания на эти чудеса и страхи. Но тут за стеной завыла лютая буря, задрожал весь дом, вихрь сорвал с корчмы крышу. И не о веселье все думали в тот час, а читали молитвы. Гости из соседних деревень, как только начало светать, пошли по домам, а Плаксун с женою, тёщей и приятелями выехал в Полоцк.

Покинутая, без крыши, корчма и сейчас стоит пустая. Пракседа, отпущенная панами, жила при своей дочке и, говорят, совсем переменилась, стала набожной, каждый день слушала святую обедню, соблюдала посты, исполняла все религиозные обязанности и там же, в доме Плаксуна, окончила житьё.

А вот теперь прослышала я, что и Варька умерла. Ах! в Полоцке её все любили. Она была необычайно кроткая, с добрым сердцем, ни один убогий не ушёл из её дома без помощи и утешения. Родимое пятно, которое было у неё на губе, совсем исчезло, и говорят, была она красивая, как ангел.

* * *

— Но, паночек, — сказала кузнечиха, — болтаю и не замечаю, что уж стемнело. Придётся домой в позднюю пору возвращаться.

— Нынче вечер тихий и ясный. Нечего бояться, — ответил Завáльня. — А к тому же и до дома твоего не больше одной версты.

— Есть у меня просьба. Пан помогает людям, так, может, и мне сегодня не откажет.

— Помогать ближним — долг каждого человека, но лишь тогда, когда есть возможность.

— Близится Рождество, а так случилось, что не осталось у меня ни зерна жита. Будь добр, пан, удели хоть несколько гарнцев.[154] Придёт весна, понадобятся хозяевам лемехи и другой железный инструмент, мой муж всё скуёт, и будет, чем заплатить пану. Или в другой надобности отслужим.

— Охотно. Твой муж — человек хороший и старательный. Панна Малгожата! прикажи, милостивая пани, дать Авгинье четверик[155] жита, гарнец ячневой крупы и гарнец гороха. Это вам на кутью.

Кузнечиха поклонилась дяде и пошла с панной Малгожатой в кладовую.

Слепой Францишек

Темно на дворе, небо усеяно звёздами, недвижно стоят засыпанные снегом деревья, лишь мороз иногда трещит за стеною. Мой дядя, будто поджидая кого-то, посмотрел в окно и, обращаясь ко мне, сказал:

— Хорошая погода. Сдаётся, что гостей у нас сегодня не будет, так ты, Янкó, вспомни что-нибудь из своих мудрёных рассказов. Нынче ночь длинная, можно выспаться, пока займётся заря.

Подали ужин. Ещё сидя за столом, я уже думал, перебирая в памяти разные события древней истории; выбирал чудесные случаи, что могли бы прийтись по вкусу дяде.

После ужина, отправляясь отдыхать, он, как обычно, прочёл вечерние молитвы и, ложась в постель, спросил:

— О каких же богах и богинях будешь мне сегодня рассказывать?

— Расскажу, дядюшка, об основании города Рима.

— Не о том ли Риме, в котором живёт наш святой Отец? О! Это должен быть хороший и интересный рассказ.

— О том самом.

— Тогда рассказывай, буду слушать со вниманием.

Сперва я рассказал, что римляне происходят от троянского народа. Потом, начав от Проки, царя альбанцев, поведал про Амулия и Нумитора, про Рею Сильвию,[156] о том, что она, будучи весталкой, родила от бога войны Марса двух детей-близнецов: Ромула и Рема, о том, как этих близнецов положили в корзину, и как плыли они по реке Тибр, а когда вода выбросила их на берег, то, услышав плач младенцев, прибежала волчица и кормила их из своих сосцов, будто собственных детёнышей.

Дядя мой дивился, что волчица проявила такое милосердие и сочувствие к детям, и сказал, прерывая рассказ:

— И в древние времена должны были быть волколаки. Верно, эта волчица сперва была женщиной и имела человеческую душу, иначе откуда бы в ней взялись такая любовь и сострадание? А может, и Бог милосердный сотворил чудо ради невинных детей.

Я рассказывал дальше, как близнецов нашёл Фаустул,[157] как они выросли среди пастухов, а потом построили Рим на том самом месте, где река выбросила их на берег.

Во время этого рассказа залаяли собаки, и кто-то начал стучать в ворота. Прибежал батрак и сообщил, что приехал слепой Францишек.

Дядя мой тотчас же поднялся с постели и только зажёг свет, как заходит Францишек, правой рукой держась за проводника, а левою постукивая перед собой посохом, чтоб не зацепиться за что-нибудь.

— Слава Иисусу Христу, — сказал слепец, переступая порог. — А дома ли пан Завáльня?