Что-то такое придумали: человеческие жертвоприношения. Сперва удавливали крестьян, потом поняв, что так можно остаться без кормильцев, стали умерщвлять пленных.
Для этого пришлось вести войны.
В это время два умельца сделали по изобретению. Один придумал колесо, второй – каменный нож.
Решать судьбу изобретений поручили совету жрецов.
– Колесо... Если колесо, значит повозка... А зачем? Носили на себе тяжести и будем носить. А потом не можем ведь мы сразу внедрять и то и другое. Нужны приоритеты. Что важнее. Нож... Нож... А знаете, в нем что-то есть. Что, если рассекать грудную клетку и вытаскивать живое сердце? Вот это будет жертвоприношение! Вот это праздник!
Так и поступили. Америка обошлась без колеса, а нож стали применять.
Даже бессердечные испанцы, прибывшие завоевывать Юкатан, увидав местные фестивали, ахнули:
– Эк, они их бедняг ножами полосуют! Да их самих – шпагами! Из мушкетов! Трави собаками! В огонь, на пику!
Тоже были не ангелы.
Поневоле задумаешься.
Вообще обвинять в жестокости инородцев или соплеменников, врагов или собственную армию очень удобно. Обвиняющий всегда прав.
Инкские жрецы тонко знали свое дело: чтобы отвести от себя обвинения в паразитизме, они придумали легенду, будто находятся у власти временно до возвращения пришельцев из-за моря.
– Виракочи. Были такие, – уверяли служители культа. – Приплыли когда-то из-за океана, основали наши города, построили храмы и уплыли. Сказали – живите, правьте, поддерживайте порядок, вернемся!
Этим самым вопрос о законности власти снимался. Отпадал и вопрос о ничегонеделании: ждем, волнуемся, курим фимиам, подсчитываем годы.
– А какие они были из себя, виракочи? – спрашивали наивные граждане.
– Какие? – жрецы задумывались. Тут надо было выдать что-то необыкновенное, поражающее, а потому убедительное. – Белокожие. С бородами.
Вопрошавшие ахали и долго не могли прийти в себя – тела у инков были бронзовые, на подбородках ничего не росло.
– Ну, надо же! А борода, это что такое?
Для наглядности жрецы высекали на храмовых стенах изображения бородатых пришельцев.
Империя ждала. Для развлечения в ней устраивались человеческие жертвоприношения: ловили какого-нибудь бедолагу, клали на валун спиной вниз и с размаху, каменным ножом... Это впечатляло и заставляло любить власть.
Но однажды по горным тропам пронесся клич:
– Идут! Идут!
Появились белые бородатые люди верхом на конях. Это были испанцы. Их вел предприимчивый Пизарро. Солдат в его отряде было пустяк – человек двести.
Жрецы забеспокоились и вывели против него целую армию – тысяч сто, одной гвардии было шесть тысяч.
Армия увидела пришельцев, выдохнула: "Виракочи!" и – вся, как есть, повалилась на колени. Убивали их не слезая с коней. Империя была покорена. Жрецов испанцы привязали к крестам и сожгли. Выдумка отомстила за себя.
Так кучка авантюристов покорила огромную страну. Раздумывая над этим догадываешься: опять подвела идеология. И потом, не надо молиться на всех, кто прибывает из-за океана. Народ-то ведь там тоже разный. Такие попадаются, что ахнешь!
"...У одних дворцы, у других хижины, у одних сундуки с золотом, у других тощие кошельки. У одного гарем, а у другого одна плоскогрудая жена..."
Несправедливость устройства мира и мечта о всеобщем равенства томили и крестьян Генисарета и пастухов Зеравшана и погонщиков овечьих стад из прохладной Кельтии.
– А что, если все разделить поровну?
Такая мысль приходила не в одну голову и, наконец, один такой мудрец Маздак вошел в доверие к персидскому шаху Каваду.
– Надо взять блага для бедных у богатых, а у великих для малых, – объяснял царю жрец. – Тот у кого избыток денег, пищи или женщин имеет на них не больше прав, чем кто-то другой.
Учение открывало возможности. Между прочим, злые языки говорили, что шаха особенно прельстила мысль о женщинах. Ввели законы и стали по ним жить. Как ни странно, первое время очень даже не плохо. Правда, Кавад не только делил блага и любил, но и вел победоносные войны с соседями, слегка грабя их.
Измена таилась как всегда рядом. У Кавада был сын Хосров. Однажды, чтобы выпросить что-то у всемогущего жреца, ему пришлось поцеловать туфлю Маздака.
"Ну, это я тебе припомню!" – подумал царевич, зажимая нос.
И вот настал момент, когда царь состарился.
– Ты, Хосров, продолжишь, – сказал шах и отошел от дел.
Он малость дал маху: ограбленные купцы, разоренные ростовщики, старики, лишенные гаремов, спали и видели, как бы все повернуть назад. Действовать надо было подло и хитро.
– Философский диспут надо устроить, – научили они царевича. – Соберите видных маздакистов, обсудите концепции добра и зла, выясните, какой способ ведения государственных дел нам лучше подходит. Напирайте на священное право собственности и на преимущество рынка над распределением.
На календаре был 528 год. В большом зале спорили Маздак и Хосров. Остальные участники диспута поддакивали или даже бурно аплодировали. Когда Хосров увидел, что жрец берет верх, он принял правильное решение: