Шляпа комиссара

Он хотел что-то сказать, однако промолчал. Он вдруг почувствовал, что постарел: с чего бы он к полночи так устал? Он поглядел на фаянсовую кофейную чашку: на ней были некрасивые потеки от гущи. Он потер ладонью свою могучую лысину, даже помассировал ее. Часто это помогало, сейчас не помогло; он просто до смерти устал. Он подавил вздох и вытащил свое массивное тело из деревянного кресла. Никаких бумаг на письменном столе больше не было. Он удовлетворенно хмыкнул.

Грисбюль помог ему надеть пальто, старое, потертое драповое пальто, зеленовато-выцветшее. Гроль никак не мог расстаться с этим пальто. Надевая его, он всегда чувствовал себя этаким лихим охотником, хоть и знал, что он уже почти старик и горбится при ходьбе. Он оправил воротник и угрюмо спросил:

— А вы что? Не идете?

При этом он взглянул через полуоткрытую дверь на стол Грисбюля, далеко еще не прибранный, и подумал, кто же будет его, Гроля, преемником — слава богу, наверно, не этот Грисбюль, при всем его прилежании, а какой-нибудь опытный сотрудник, которого переведут сюда из другого места, хотя оклад, признавал Гроль, едва ли стоит перемещения.

— Иду, — ответил Грисбюль, пошел в соседнюю комнату и поглядел на свои бумаги с таким видом, словно ему было жаль расставаться с ними даже на одну ночь. Тем не менее он быстро собрал их в ящик и запер.

Гроль все еще ждал у двери и, когда Грисбюль надевал пальто, брюзгливо буркнул:

— Сотрудник уголовной полиции должен как можно меньше бросаться в глаза! Зачем вам понадобился такой модный фрак?

Грисбюль снисходительно улыбнулся и любовно погладил оливковое замшевое пальто.

— Подарок, ничего не поделаешь, — сказал он. — Я же не охочусь в глухом лесу!

Гроль понял, куда он метит, и чуть было не съязвил: «Где уж вам», но, сдержав себя — ведь Грисбюль был как-никак хороший работник, — удовлетворился ехидным замечанием.

— Надо же, чтобы именно у вас была такая щедрая возлюбленная, дорогой Грисбюль!

Но «дорогой Грисбюль» нисколько не смутился, он взял под мышку портфель и сказал:

— Пошли!

В эту минуту зазвонил телефон.

Грисбюль вопросительно посмотрел на Гроля.

— А ну их! — проворчал тот. — Я сплю! Кто-нибудь застрелился веревкой? Дудки! Я сплю, и пусть меня не будят из-за такой ерунды!

К телефону подошел Грисбюль. Он склонился над столом, оперся на него локтями и в этой удобной позе — за нее Гроль опять на него рассердился — стал слушать срывающийся голос. Теперь Гроль пожалел, что сам не снял трубку: ему ничего не оставалось, как праздно стоять у двери и в полном неведении дожидаться, что скажет «мальчишка» — так он тоже часто его называл. Недостойное положение.

— Ну что там? — проворчал он.

Но Грисбюль не обратил на него внимания. Он сказал в трубку:

— Минутку, минутку! Я должен это записать. Подождите! — Он положил трубку на стол, поглядел по сторонам в поисках карандаша и бумаги, к явному своему отчаянию, убедился, что все убрано, в конце концов открыл ящик и достал оттуда то и другое. Затем вернулся к телефону, прижал трубку к уху плечом и сказал: — Еще раз! Весь фильм сначала!

Гроль заворчал: что за выражения употребляют эти молодые люди! Он послушал еще немного, но, ничего не поняв, сделал вид, что и не хочет ничего понимать, снял свою шляпу с крючка и стал ее надевать.

Уже много лет он носил эту фетровую шляпу с низкой, вдавленной тульей и волнистыми полями — это модное когда-то «сомбреро», которое, однако, повидало виды, пообтрепалось и под лентой потемнело от пота, и, надевая шляпу, Гроль каждый раз испытывал затруднения, потому что только после нескольких попыток, повертев ее так и этак, удавалось установить, где перед, да и тогда он не бывал вполне уверен, что не ошибся. Расстаться с ней у него не хватало духу: он был самым настоящим образом помешан на шляпах. Прежде он оставлял изношенные шляпы в железнодорожных вагонах, отрывая их от своего сердца столь грубым способом, но теперь он ездил только на машине и проклинал добросовестность шоферов, чьи напоминания: «Ваша шляпа, господин комиссар!» — словно приклеивали эту старую крышку к его голому черепу.

Из раздумья его вывело лишь выражение «Дерьмо липучее!», которое Грисбюль употреблял, когда возникала какая-нибудь неприятность. Гроль посмотрел на него.

Грисбюль стоял у стола, но трубку он уже положил. В его руке был клочок бумаги, испещренный заметками. Грисбюль глядел на него так, словно это не его собственный, а чужой почерк, который надо разобрать.

— Что бы это ни было, господин Грисбюль, — осторожно и сдержанно сказал Гроль, — я устал и пойду сейчас спать. Пусть воняет сколько угодно, завтра тоже будет день, и вонь не пройдет, поверьте старику!

— Возможно, — возразил Грисбюль и с подозрительным интересом уставился в свои записи, — но боюсь, что нам все-таки нужно взглянуть на него сегодня.

— На кого? — недоверчиво спросил Гроль.

— На убийцу, — ответил Грисбюль и дружелюбно посмотрел на комиссара.

— На убийцу? — удивленно спросил Гроль. — А что, разве мы его поймали? Ведь, собственно, наша обязанность — найти убийцу, — добавил он почти возмущенно.