Шляпа «Мау Мау»

Ангельские крылья оказались не самой вместительной формой, поэтому часть одежды ей пришлось положить в шлем. Непосредственность и легкость, с которой мы общались за неделю до этого, испарились, однако она быстро поцеловала меня в губы, а я постарался не смотреть, как она перекладывает кружевные красные шелковые лифчик и трусики из шлема в маленький пластиковый багажник моего мотороллера. После чего моя отважная маленькая машина, впервые с тех пор, как я ее купил, просевшая под тяжестью двоих людей, потарахтела по направлению к Литлтон — Стрэчи.

Я перестирал все постельное белье и перестелил кровать в свободной комнате, где мне пришлось держать открытыми все окна в течение трех дней, чтобы выветрить застоявшийся запах плесени. Когда я только переехал, я еще тешил себя мыслями о том, что ко мне будут приезжать друзья. Может быть, Ларкин. И хотя мы были с ним не очень хорошо знакомы, зато регулярно переписывались, и я считал его своим другом. Например, мы пользовались в своих письмах запрещенными словами, как это принято между друзьями, например «самба» и «черножопый», стараясь выпендриться друг перед другом и нарушая законы либеральных приличий, хотя сейчас, оглядываясь назад, я уже не так уверен относительно Ларкина. Боюсь, он именно так и думал. Как бы там ни было, он так ко мне и не приехал.

Когда мы добрались до моего дома. Мерси снова переложила белье в шлем, и я показал ей комнату и ванную.

Весь предыдущий день я занимался уборкой, полировал добротную мебель пятидесятых настоящим воском, потому что все эти силиконовые спреи не годятся для хорошей мебели. Больше всего я гордился своими картинами. Я был лично знаком с большинством известных художников послевоенного времени; эти знакомства не требовали от меня никаких усилий — я просто сталкивался с ними, поскольку в те времена было не так–то много мест, куда ходили люди. В основном все ходили в «Сторк», «Мирабеллу» или Кенсингтонский художественный клуб, а там всегда попадались какие–нибудь однокурсники или сослуживцы, которые в свою очередь знакомили со своими друзьями. В столовой у меня висела небольшая картинка Патрика Колфилда, в гостиной несколько рисунков Генри Мура, а на главном месте над камином картина маслом Грэма Сазерленда. Я обмахнул их перьевой метелкой, а рамы протер влажной тряпкой, следя за тем, чтобы не задеть бесценную живопись.

Все утро я провел на кухне. Поскольку все, кроме меня, были вегетарианцами, я приготовил шпинатовый суп с тушеной ботвой репы, пирог с брокколи, ризотто со спаржей, сыр с цветной капустой и салат. Кроме того, я попросил Сэма купить мне в Кале две бутылки бордо и две бутылки сансерры.

Бейтман принес литровую бутылку водки, которую спер в нелицензионном магазине в Мидлтон — Чини, и подарок для Мерси: в целях приработка к своему пособию по безработице он с Зуки изготавливал фигурки из проволоки, болтов и гаек, которые они затем покрывали каучуком и довольно успешно продавали на рынке в Нортгемптоне. Они подарили Мерси фигурку кота с выгнутой спиной и стоящей дыбом шерстью.

— Bay! — воскликнула она, рассматривая ее со всех сторон. — Потрясающе, прямо как мой Адриан. Я поставлю его сюда на полочку и буду на него смотреть.

— Как тебе понравилась наша деревня, Мерси? — спросила Зуки.

— Ну, я еще мало что видела, но, по–моему, очень симпатичная. Тихая и милая.

— Тут за целый день можно никого не встретить, только природа, деревья и всякое такое — очень успокаивает и помогает сосредоточиться, — сказал Бейтман.

— Да, только коровы и всякие прочие животные.

— Лондон такой холодный, — сказала Мерси, — а здесь все доброжелательны.

— Да, мы все заботимся друг о друге, все знают, что у кого делается.

— К тому же здесь абсолютно безопасно.

— Даже дверь запирать не надо.

— Мы, конечно, запираем, но если не запереть и уйти на пару часов, ничего не случится.

После обеда мы прошли по тихим улицам к шумному пабу. Молодые фермеры устраивали дискотеку в муниципальном зале по соседству, и оттуда неслась популярная мелодия девяностых в стиле хип–хоп в исполнении Л. А. Гангза. У входа стояли крепкие фермерские сынки и дочурки с бейсбольными битами, спрятанными за дверной косяк, на случай появления каких–нибудь обкуренных гангстеров из Давентри или Нортгемптона. Ребята явно мечтали об их появлении, лелея надежду на то, что им удастся проломить пару–тройку пролетарских черепов. Все то же противостояние города и деревни, аристократов и пролетариев — сюжет всеобщей стачки 1926 года, проигранный под звуковую дорожку «Гетто Да Комптон».

Внезапно один из парней резко дернулся и замертво упал на землю. Его тут же обступили приятели, часть из которых одновременно начала набирать на своих мобильниках, номер «скорой помощи», заблокировав таким образом прохождение сигнала. Однако «скорой» в любом случае потребовался бы час, чтобы добраться сюда в субботний вечер, — все были на вызовах, и ближайшая могла приехать только из соседнего графства.

— Что это с ним? — спросил я Бейтмана.