Шлиман. "Мечта о Трое"

— «Терпение приносит розы», гласит турецкая пословица, которую вы, конечно, неоднократно слышали. Целиком согласен с вами, что немецкие ученые по отношению к вам были несправедливы, часть их несправедлива и поныне. Я особенно об этом сожалею, ибо эти несправедливости и нападки явились главной причиной того, что вы в какой-то степени отвернулись душой от родины. Но одного, дорогой Шлиман, вы не должны забывать: несмотря на все препятствия, которые чинят вам наши знатоки классической древности, общественное мнение и в Германии всегда было па вашей стороне. Почти половину года я разъезжаю по нашему отечеству. О чем говорят люди в поездах? Что обсуждают школьники? О чем первым делом читают в газетах? О Шлимане и его открытиях. Поборите однажды ваш справедливый гнев и приезжайте-ка сами в Германию, прочтите нам доклад, например, по случаю созываемого мною очередного конгресса антропологов, и вы увидите, как любовь слушающих вас людей мгновенно разгонит тучи вашего недовольства. Если Ахиллес преодолел свою неприязнь и снова стал сражаться на стороне своих земляков, то неужели этого не может сделать и Шлнман?

Внрхов замолкает.

— Я подумаю, — после длительной паузы говорит Шлиман. Больше он не произносит ни слова. Но и это доставляет Вирхову большую радость.

Узкая тропа поднимается все выше в горы. По этой тропе двигался Ксеркс со своим войском, когда шел от Сард к Геллеспонту. Жители Адрамнттнона уверяли, что восточной дороги через горы нет, но два путешественника с Геродотом в руках отыскивают эту дорогу. А в заброшенной горной деревушке они находят, наконец, одного турка, по имени Мехмет, который знает искомую дорогу и берется за двадцать пиастров быть им проводником.

— Есть здесь где-нибудь остатки древних городов или зданий?

— Тут, эфенди, нет ничего, — отвечает Мехмет.— Человеческого жилья не может быть в наших горах — шесть месяцев в году они недоступны.

По пути они видят пашущих крестьян. Деревянная соха с трехдюймовым железным острием — земледелие в том же состоянии, что и три тысячи лет назад. Вскоре поля кончаются, и густой лес из дубов, елей, ореховых деревьев, каштанов и платанов принимает их под свою сень. Тропинка круто идет в гору, и лиственные деревья остаются позади. После четырехчасовой езды перед ними открывается прекрасная горная долина. Здесь, у источника, они делают привал.

— Посмотрите-ка, — восклицает Вирхов, — те же самые цветы, что и у нас на родине: львиный зев, лютик, фиалки, а там, в тени скалы, еще последние цветы шафрана — желтые, синие, белые.

— Но таких махровых гиацинтов в Германии нет, во всяком случае, нет у нас в Мекленбурге. В четырнадцатой песне «Илиады» Гомер упоминает, что на Иде растет донник, шафран и гиацинты. Профессор фон Хельдрайх, афинский ботаник, считает, что под донником Гомера надо понимать одну из разновидностей клевера. Кстати, я хотел спросить: ведь скоро сорок лет, как я уехал из Германии, и я почти отвык произносить речи на родном языке. Как вы думаете, ничего, если я буду читать? Или это вызовет недовольство?

Вирхов удивленно поднимает голову.

— Я вас не совсем понимаю. Где вы собираетесь что-то зачитывать?

— О Зевс, мы ведь все время говорим с вами об этом: в Берлине, мой доклад!

— Разумеется, вы можете его зачитать, — поспешно кивает Вирхов и опять прячет легкую улыбку.

Путники едут дальше. Теперь попадаются только одинокие, кривые н низкорослые ели на скалах, но потом и они исчезают. Однако горы покрыты пестрым ковром весенних цветов.

— Это Сарики, — говорит Мехмет, когда они стоят на вершине.

Карманный барометр показывает высоту в 1766,8 метра. Погода совершенно прояснилась. На ярком, как летом, небе ни облачка. Далеко внизу лежит словно на ладони вся Троада. За Геллеспонтом синеет Херсонес Фракийский, виден Имброс и крутые очертания Самофракин, где восседал Посейдон, когда шла битва за Трою. Отсюда сверху Гиссарлыкский холм кажется не больше пуговки.

— У Зевса, вероятно, зрение было куда лучше нашего, — задумчиво говорит Шлиман, — он ведь отсюда наблюдал за ходом сражения и различал отдельных бойцов.

— На то он и бог, — отвечает дипломатично Вирхов, так как не уверен, не продиктовано ли это замечание искренней верой Шлимана. — А что это за остров, последний из виднеющихся на западе?

— Это Лемнос, и нам повезло. Вы видите за ним огромную лиловую пирамиду? Это священная гора Афон. А теперь посмотрите в другую сторону — Адрамиттийский залив вы уже немного знаете, за ним Митилены, древний Лесбос. Повернитесь снова. Вы видите Константинополь?

— Разве это вообще возможно?

— Некоторые путешественники утверждают, что возможно. Но они из тех же героев, которые видели Трою на холме возле Бунарбаши, видели два источника и бог знает что еще. Мехмет, а что за гора перед нами? Она, кажется, несколько выше нашей?

— Это ее близнец, эфенди, и зовут его Гаргисса.

— Вирхов, вы слышали? Это Гаргар! Там настоящая вершина! Мы не на той. Идемте!

И вот уже пятидесятилетний Шлиман, как юноша, бежит вниз по осыпи крутого склона так, что Внрхов и проводник, следуя за ним, то и дело теряют его из виду.