Шлиссельбургская нелепа

И в то же время начинает казаться в какой-то момент, что безумная затея вдруг в самом деле увенчается успехом!

Хотя что же потом? Ведь мало освободить принца. Впереди еще вся Россия, которую придется завоевывать!

Но Мировичу некогда думать об этом. Притащили к «приступному месту», где была установлена пушка, «пороху половину капиармуса, фитилю палительного кусок, пакли на пыжи, тож и шесть шестифунтовых ядер». Заряжают.

Прислушиваясь к этой возне, Власьев смотрит на Чекина, кивает и берется за шпагу…

Но палить из пушки Мирович тем более не решается. Он снова пробует уговорить противников, посылает для переговоров сержанта Иштирякова.

7

Ах какой томительно-длинной оказалась короткая летняя ночь! Она все тянулась, тянулась, и конца ей не было видно.

Ждут возвращения Иштирякова. Все устали, и всем уже хочется одного: развязки, хоть какого-нибудь конца…

Неподалеку в стене сделаны сводчатые водяные ворота. Через них во внутренние рвы поступает вода из Невы. Ворота широкие, при необходимости через них можно даже заплыть в крепость на шлюпке, подняв герсу — опускную решетку.

Через эти ворота все ползет и ползет туман, решетка ему не помеха. Словно серой ватой забит уже весь крепостной двор.

В тишине слышно, как невидимые волны бьются в решетку, громко плещут под сводами, словно всхлипывают.

Мировичу вроде послышался чей-то тут же оборвавшийся крик…

Кто это мог так кричать — испуганно и жалко, как заяц? Или показалось?

Слава богу, сержант возвращается и радостно объявляет, что гарнизонные сдаются, палить не будут. Мирович «с великим восхищением» ведет солдат на решительный штурм казармы. Сколько человек бежит за ним, не видно в тумане.

Не упомню, кто из солдат меня удержал и сказал: «Не ходи, батюшка, заколют вас, а пропусти нас наперед…» (Из показаний Мировича.)

На галерее Мирович сталкивается с поручиком Чекиным. Хватает его за руку, кричит:

— Где государь?

— У нас государыня, а не государь, — ответил Чекин, не пытаясь вырваться.

Мирович толкнул его в сени:

— Поди позови государя. Отпирай двери!

Чекин долго возился с запором. Руки у него не слушались.

Наконец дверь распахнулась. В каземате было темно.

— Огня! — закричал Мирович. Левой рукой он все еще держал Чекина за ворот, в правой сжимал ружье.

— Другой бы тебя, каналья, давно заколол, — сказал он, встряхивая поручика. Тот промолчал.

Принесли чадящий факел. Мирович оттолкнул Чекина, сунул кому-то в руки свое ружье, нетерпеливо схватил факел, бросился в каземат — и остановился, попятился.

Перед ним на полу в луже крови лежал какой-то человек в одном нижнем белье. Он был мертв. Еще совсем молодой, с несколько выступающей вперед нижней тяжеловатой челюстью, которую не могла скрыть реденькая рыжеватая бородка. Длинные, до плеч, вьющиеся волосы уже начали седеть. Один глаз у него был открыт и строго глядел на Мировича — светло-голубой, неживой, будто стеклянный, как у куклы.

Мирович несколько минут смотрел на мертвеца и только тогда вдруг понял, что это и есть Иван — мертвый, убитый. Он ведь его ни разу не видел живым, поэтому сразу и не узнал.

И Мирович, потрясенный, продолжал стоять, не в силах оторвать глаз от этого измученного, исхудалого, очень белого — необычно даже для мертвого — без кровинки лица. Лица человека, давно не видевшего солнечного света.

Потом Мирович, зажмурившись, несколько раз резко мотнул головой, словно надеясь прогнать наваждение, и поскорее отвернулся.

И увидел стоявших у него за спиной капитана Власьева и поручика Чекина. Лица у них были строгие, деловые.

— Ах, вы, бессовестные! — сказал Мирович. — За что вы невинную кровь такого человека пролили.

Власьев с достоинством ответил:

— Каков он человек — мы не знаем. Только то знаем, что он арестант. И поступили мы по велению. А вы от кого пришли?

— Я пришел сам собою, — угрюмо ответил Мирович, отвернувшись от него и снова глядя как зачарованный на мертвого.

— А мы сие сделали по своему присяжному долгу. Имеем указ. — Власьев протянул Мировичу какую-то бумагу, но тот отмахнулся, читать не стал.

Власьев поспешил бумагу спрятать.

Из показаний капитана Власьева и поручика Чекина, записанных протоколистом:

«Как они увидели, что привезенную пушку стали заряжать и действительно зарядили, в таком случае видя сей страх и не находя себе инако в состоянии быть, как только для спасения всей команды от напрасной и безвременной смерти, сему внутреннему и сугубо злейшему неприятелю уступить, но не ранее, пока, как уже та особа, получением коей Мирович себя ласкал и за главнейшую себе добычу иметь доставлял, жизнею от них, Власьева и Чекина, истреблена была…»

В донесении Чекина Панину (он написал отдельный рапорт), отправленном сразу после кровавых событий, сказано понятней и лаконичней: «Наши отбили неприятеля, они вторично наступать начали и взяли пушку, и мы, видя превосходную силу, арестанта обще с капитаном умертвили».

Никаких покаяний и оправданий. Деловой отчет о выполнении данного им секретного приказа.