Шлюха. Любимая

— Речь идет не о тебе, Анютка, а о влиянии в «Рандеву». Он поймет, что те, кому надо, его услышали.

— Пустые слова. Он не поверит, — повторила я. — Почему полиция сквозь пальцы смотрит на Каратиста и его наркотики?

— Он стучит, — сказал Саня. — Здесь все стучат, как дятлы, чтобы им позволили работать.

— И мы?

— Мы чемпионы среди дятлов, — улыбнулся Саня. — Но нас прикрывает ШАБАК, а Султан работает на управление по борьбе с наркотиками. Разные кураторы, понимаешь?

— ШАБАК это местный ФСБ?

— Типа того.

— Выходит, им наплевать на наркотики?

— Это не их профиль. Они передадут дело кураторам Каратиста.

— А если бы было оружие?

— Ты что–то слышала?

— Ну, у Каратиста есть нож, большой такой, носит его в чехле на ноге, как рассказывали девочки.

— За это не закроют, — поморщился Саня. — Здесь у них у всех ножи — традиция такая.

И Каратист по-прежнему продолжал собирать у нас свое кодло, правда, на меня особенного внимания он пока не обращал. Состоялся очередной полицейский рейд с проверкой документов у всех клиентов, но Султан совершенно равнодушно реагировал на полицию — впрочем, я этого и ожидала.

Между тем, наступил новый 2000 год, рубеж тысячелетий, и я встретила его на рабочем месте, лишь перед самой полуночью ненадолго закрыв клуб и откупорив ящик шампанского. Не было ни Сани, ни Чарли, ни Брюха, которые праздновали в кругу родных или друзей, а я в четырех тысячах километрах от Москвы поздравляла своих работников и ожидала, когда можно будет открыться и впустить толпу жаждущих карнавала посетителей в наш по-русски — с елкой и гирляндами — убранный зал.

Двери мы распахнули в половину первого, и я едва не уснула под конец от усталости: в эту ночь и до девяти утра мы закрыли кассу, немного не дотянув до ста тысяч шекелей — абсолютный рекорд клуба с момента открытия!

Маму я поздравила уже на следующий день — международная линия накануне отказала из–за перегрузок, и мы с барменами, помню, все грешили на знаменитую Ошибку «2000». Кто теперь помнит об этой глупости, вызвавшей панику среди стольких серьезных людей?

— Когда ты вернешься, доченька? — спросила мама несколько раз.

— Как там Маша? Все еще одна? Как вы уживаетесь? — я не знала, что ответить на ее главный вопрос.

— Привет Софья Николаевна! — Маша взяла трубку и, кажется, искренне обрадовалась моему звонку. — Когда тебя ждать?

— Вы там сговорились, — попробовала я шутить, но не очень–то у меня выходило.

— Нет, серьезно, — настаивала Маша. — Всех денег не заработаешь. Пожалей себя, наконец!

— Я работаю менеджером, — попыталась объяснить я. — Навыки руководства будут позже необходимы нам обеим…

— И сколько людей у тебя в подчинении?

— Около сорока, — сказала я.

— Неплохо! Ты молодец! — в Машином голосе тревога наконец–то сменилась почтительными интонациями. — А я вошла в долю к Людмиле, теперь я у нее главный модельер.

— Сколько тебе это стоило?

— Ну… вот ты въедливая, Дюймовочка!

— Так сколько? — я и сама уже знала ответ.

— Десятку, — призналась Маша. — Все, что у меня было.

— Я так и думала.

— У нас восьмого показ в новом центре, — похвасталась Маша, почему–то не слишком уверенно.

— Удачи тебе! — искренне сказала я. — Главное — верь в то, что делаешь. Не оглядывайся назад, и все будет хорошо.

Положив трубку, я откинулась на диване в своей отдельной спальне квартиры, которую снимал клуб для девушек. В принципе, это было вновь дежа вю, но здесь у меня была никем не ограниченная свобода, и уже я, а не другие, распоряжалась в квартире, как считала нужным. Так что все–таки, отличия были, причем в лучшую сторону, но в первый день нового тысячелетия мне думать об этом не хотелось.

А мысли мои были обращены к моей далекой Машеньке, которая не единожды слышала от меня, что бизнесом распоряжается лишь тот, кто оперирует его финансовыми потоками. И зная это, она принесла в клювике ушлой Людмиле все свои сбережения без остатка, даже не посоветовавшись со мной по телефону. Понятно, что она уже вложила в дело все свои усилия и талант, поэтому–то хозяйке оставалось лишь выдумать предлог, чтобы коготок птички увяз уже совсем глубоко. Причиной мог послужить тот же показ, за который надо было платить, или расширение дела, или временные проблемы у банка, или налоговые трудности… словом, что–нибудь такое, без чего дальше двигаться было нельзя. Даже если Людмила и будет исправно выплачивать Маше ее долю от прибылей, все равно — я знала это твердо — к моему приезду, когда бы он ни случился, Маша будет не богаче, чем была год с лишним тому назад. Такая у нее карма, подумала я.