Шлюха. Любимая

В последние недели я неожиданно сблизилась с моей мамой, которая легко отдала мне роль лидера. Сама она была даже довольна таким положением, когда важные решения принимал кто–то другой.

— Знаешь, Соня, — сказала она однажды за утренним чаем, — я всегда мечтала о таком времени, когда ты вырастешь и будешь уже самостоятельной, а я смогу наслаждаться покоем в своей квартире. Чтобы был конец весны, окно было распахнуто, и из него были бы видны только зеленые ветви деревьев. Я хочу сидеть у такого окошка, проверять ученические тетради с сочинениями, и проверенные складывать в стопку на подоконнике.

— Удивительно, — сказала я, — в конце мая придется поздравлять тебя с исполнением твоей мечты.

— Иронизируешь?

— Самую малость… Мне казалось, что ты все же была бы не против положительного зятя и нескольких внуков.

— Это зависит от тебя, моя малышка, — мама совсем не обиделась. — Я не вправе навязывать свое мнение в этих вещах. Пусть все будет, как ты сама захочешь.

— Мне надо было родиться парнем, — с неожиданной горечью сказала я. — Все только и делают, что предоставляют мне право принимать решения, за которые отвечать предстоит только мне одной.

— А разве ты хочешь, чтобы было иначе?

— Нет, мама, — я уже справилась с собой, — ты права, все так и должно быть. Только ты даже не представляешь себе, как это тяжело…

В этот день я впервые подумала о раннем уходе своего отца без сожаления: неужели я могла бы винить за все не только мать, но и его? Конечно, будь он жив и здоров, моя судьба стала бы иной. Только вот насколько иной?

Полуподвал оказался неожиданно глубоким и с высокими, почти трехметровыми потолками. У меня дух захватило от картин, которые нарисовало мое воображение: чего только можно было здесь наворотить! Двери в полуподвал находились в торце здания, стоящего перпендикулярно улице Добролюбова, и прекрасно просматривались от проезжей части. Между зданием и улицей можно было припарковать не меньше двадцати автомобилей, поставить под разгрузку семитрейлер, соорудить большущий рекламный щит! Только бы сделка удалась, подумала я и посмотрела на Бориса Аркадьевича, который невозмутимо общался с чиновником из Северной префектуры, открывшим нам двери полуподвала.

Между пожилыми людьми несомненно угадывалось родство, не кровное, а должностное, что ли… Оба носили серые костюмы и галстуки под дубленками, от обоих исходил дух административной вальяжности, разговор между ними был исполнен знания предмета и нетороплив, как шелест парчовых гардин в кабинете, обитом дубовыми плитами. И все же оба они, так или иначе, зависели от меня, ибо предметом обсуждения были мои деньги. Деньги, без которых никто ни о чем бы не договаривался, не встречался, не строил планов. Один так и сидел бы на диване перед телевизором, другой обедал бы в буфете префектуры, поглядывал на часы и ожидал окончания рабочего дня.

Вместо этого они ужинали за мой счет в «Праге» и обсуждали перспективы аренды полуподвала на срок в пятьдесят лет. Это был первый этап приобретения, после чего следовало начать эксплуатацию объекта и договариваться об этапе номер два: переводе полуподвала из коммунальной собственности в складскую или производственную. Юридическое лицо, располагающее такой собственностью, могло ходатайствовать о приватизации объекта, что и являлось моей конечной целью. Все это может показаться скучными подробностями, но для меня административная казуистика в тот момент была самым важным вопросом в жизни — ведь я инвестировала средства, накопленные тяжелым и унизительным трудом за годы, и теперь не имела права на ошибку. Как, впрочем, и всегда.

Роман Георгиевич несколько раз делал попытки покинуть наше застолье — я торговалась за суммы взяток, как барыга с многолетним стажем, вызывая искреннее удивление Бориса Аркадьевича. Остались недоеденными жаркое в горшочках и десерт, но единственное, чего мне удалось добиться — это обещание, что Роман Георгиевич получит свой гонорар только в обмен на последнюю резолюцию, а также поспособствует скорейшему завершению юридических процедур. Не густо, чего уж там, но я верила, что на мой полуподвал, как заявил чиновник, целая очередь желающих, и не могла допустить, чтобы кто–то, более щедрый, опередил в этой очереди меня.