Шмагия

Лилипутка Зизи, очнувшись, неотрывно следила за действиями белобрысого шмага. Сидеть ей было трудно, даже привалясь спиной к стволу вяза. Но вряд ли кто-то смог бы сейчас оторвать циркачку от зрелища. Вдохновенное, сияющее лицо; даже трещинки-морщинки сгладились, превращая женщину в ребенка.

– А то! – с мальчишеской гордостью отозвался басом Леонард Швеллер. Сопя и охая, кожевник вытирал лысину сорванным лопухом. – Мой учитель как-никак… Понимать надо!

Завидовать дурно, но колдун сейчас завидовал обоим.

– И вот еще…

С усилием Янош Кручек разорвал объект своих манипуляций на мелкие клочки. Стиснул в кулаке – до белизны костяшек. Морщась, разжал пальцы. Протянул руку с «клятвой» к деманию и чуть вверх. Наверное, поджег остатки от солнечного луча – но это Мускулюс не рискнул бы утверждать доподлинно. Тем более что тучи клубились по-прежнему, скрывая солнце.

Ожидание: пока дрянь на ладони прогорит до конца.

Наконец парень дунул, развеивая пепел в воздухе.

– Теперь все. Дядя Фарт, понимаете? Больше нет никакой клятвы.

Янош сгорбился от усталости и добавил еле слышно:

– И не было никогда. Я вас потом научу, как это делается…

Деманий таял, будто сугроб ясным весенним днем. Гримасы, уродство, ужас стекали на землю в три ручья. Вдох, выдох, удар сердца, трепет ресниц – время больше не измерялось другими мерами. И вот в дурно пахнущей луже сидит Фортунат Цвях, охотник на демонов. Мокрый насквозь, хоть выкручивай. Особо смешно выглядела знаменитая бородка мага – липкий козлиный клок.

– Ну ты вредитель, – буркнул венатор, косясь на Мускулюса. Колдун голову был готов отдать на отсечение, что Цвях внимательно изучает куклу с булавкой, заблаговременно спрятанную обратно. И куртка для него не помеха. – Ну ты, коллега, и вредитель! Скажу Серафиму, пусть тебя, заразу, в должности повысит…

– Благодарю за опеку, – совершенно искренне отозвался Андреа, кланяясь.

Начался дождь. Мелкий, назойливый. Взамен солнца, которое, если верить балладам, должно заливать лучами место великой победы. Скоро все будут мокрыми, как охотник. Надо идти. Надо собраться с силами и уходить отсюда. Осознание, радость или горе, счастье, угрызения совести – они придут потом. Потащатся за измученными людьми, шепотом условливаясь по дороге, кому являться первым, кому обождать за порогом… А сейчас дышать – и то слишком обременительная задача.

– Небось браниться станешь? А, Леон?

Ядвига Швеллер стояла у кустов. Стояла – это громко сказано. За пять лет тело женщины разучилось подчиняться. Если б рыжая Мэлис не подставила плечо – упала бы. Расшиблась. А так смотрите-ка: стоит.

– Ягод я не собрала… у тебя заказ: шесть кип юфти…

– Стану браниться. Обязательно стану, Яся, – хрипло выдохнул кожевник.

Он был старый-старый. Такой старый, что аж молодой.

– Должно быть, прибьешь?

– Должно быть, прибью. Почему нет?

– Ну да ладно, дело семейное…

– В семье разное случается, Яся…

– А ты чего здесь, на Варежке? Леон, ты чего?

– Ничего. Случайно я…

– За мной, что ли, шел?

– Ага. За тобой…

Слушая этот разговор, колдун отвернулся. Настоящему малефику уставом полагаются черствость сердца и твердость духа. Малефик, который настоящий, вроде корки на ране. А тут устав катится кубарем в Стылый Омут. Перед людьми стыдно. И в носу щиплет. Чтобы отвлечься, Мускулюс сунулся по ниточке амбит-контроля: успокоить нервы основной работой. После недавних событий уход-присмотр за лилльскими проказницами казался чуть ли не отдохновением, «Великой Безделицей», умножающей приток маны.

Сунулся.

Принюхался.

Мамочка моя, как изволила недавно выразиться сударыня лилипутка…

– Линя-а-а-а-ю-ю-ют!!!

Счастливый крик вздернул Ежовую Варежку на дыбы.

Откуда и силы-то взялись?! – припустил к мосту призовым рысаком.

Дождь отстал на окраине города.

Spatium XIV

Молитва

(из сборника «Перекресток» Томаса Биннори, барда-изгнанника)

Не умею молиться.
Вместо света и слова, которые – бог,
Вспоминаются лица.
Ваши лица.
Кувшины с хмельною судьбой.

Я счастливчик.

Мне вами дано похмелиться.

Здесь рассвет над заливом

И дождь по проселку вприпрыжку,
Страх остаться счастливым
И прошлые беды забыть,
Ощущенье зимы,
Изумленье хватившего лишку
И, грозой над весенней, цветущею сливой,
Над глазами – заботой сожженные лбы.

Я смотрю.

Я желаю измученным развеселиться.
Это все, говорю.
Это все, что я вам подарю.
Я, увы, не умею молиться.

Epilogus

– Я хочу поднять этот тост за любовь. Любовь к Высокой Науке, которая объединяет всех нас, здесь собравшихся. Сегодня эта любовь нашла достойное воплощение. Чистой маны вам, коллега Мускулюс!

– Виват!